Том Шервуд - АДОНИЯ

За столом пошевелился сидящий у самой стены матрос — лет сорока, из бывалых. Лицо его, имеющее целую коллекцию шрамов, было серым от страха и напряжения. Он с усилием разлепил губы и произнёс:

— Братцы! Он ведь нас так по одному и прикончит!

Его товарищи, освобождаясь от липкого оцепенения, зашевелились, начали с шумом дышать.

— Надо рискнуть, братцы! — продолжил он торопливым горячим шёпотом. — Бросимся разом! Ну, самое страшное — в двоих она попадёт, но останутся пятеро! Ей тогда — башку прочь, а Ловкого — на ножи! Ножи доставайте!

— Я — за! — хрипло бросил один, и тут же его сосед сдавленно крикнул: — Согласен!

Адония с дружелюбной улыбкой, не шевелясь, смотрела на изменившиеся лица придавленных страхом весельчаков, на их неуверенную суету.

— Эй, чертовка! — прошипел кто-то из середины. — Давай без шуток! Иначе тебе голову снимем!..

— А-а-а… — мучительно выдавил из себя тот, кто сидел ближе всех к смотрящим на компанию чёрным дырам стволов, — … бей!..

Но «их» выкрикнуть не успел. Путешественница чуть повела подбородком влево, выверяя прицел, и спустила курок. Тугой волной пронёсся по трактиру оглушительный выстрел. А владелица пистолетов спокойно повела подбородком вправо, чуть подняла кисть — и новый гулкий удар.

— Всё!! Бей!! — Заорал матрос со шрамами и занёс, чтобы вскочить, ногу на стол.

Но края лавок перекрыли два простреленных тела; драгоценный миг ушёл на то, чтобы столкнуть их на пол, и этот миг проклятая, рыжеволосая, обнажившая в шалой улыбке влажные белые зубы «собачка» использовала для того, чтобы швырнуть на пол, к убитым, дымящиеся пистолеты и освободившимися руками разбросить в стороны полы плаща и пыльника. Бёдра её обнажились с боков, и на них, в закрепленных ремешками портупеях, тускло блеснули ещё два пистолета. Выдернув их из гнёзд, девочка-стрелок заученным движением вскинула руки и повторила всё заново: взгляд — выстрел — взгляд — выстрел. И, отбрасывая в стороны отработавшие пистолеты, вдруг, согнувшись и вытянув руки, упала на пол сама. В тот же миг над ней, фыркнув в воздухе, что-то мелькнуло, и предводитель компании, успевший-таки вскочить на стол, свалился с него, таращась мертвеющими глазами на вошедший в его грудь до рукояти тяжёлый метательный нож.

Последние двое оставшиеся в живых отпрянули, торопливо сбросив под стол оружие, к забрызганной кровью стене.

Филипп подтащил к столу изломанное тело первой жертвы, подсадил ещё живого матроса к краю, подняв его голову над столешницей, достал из кармана кованный гвоздь, разжал им, скрежетнув, зубы несчастного, нанизал на гвоздь язык, вытянул его наружу и, изъяв из другого кармана ту самую оловянную кружку, действуя ею, как молотком, прибил гвоздь к столу.

Адония села, приблизила к ещё живому взгляду лицо и задушевным голосом попросила:

— Скажи — со-бач-ка. Ну скажи — со-бач-ка…

Подошёл Маленький, поднял и принялся чистить и заряжать пистолеты. Адония, встав, с демонстративно кроткой улыбкой направилась к уцелевшим, прижавшимся к стене матросам.

Филипп вернулся за свой стол, о чём-то негромко стал разговаривать с Люпусом. Поморщился, дёрнул плечом: у стены раздались ещё два выстрела. Дослушав слова патера, кивнул, выпрямился. Громко позвал:

— Эй, хозяин! Кроме тебя в трактире ещё кто-нибудь есть?

— Совсем никого! Эти буяны всех распугали!..

Трактирщик, мелко, торопливо крестясь, выбрался из-за стойки и, нетвёрдо ступая, пошёл, повинуясь манящему жесту, к Филиппу. Адония, чутко уловив условную интонацию, быстро взглянула, взяла у Маленького короткий корт и пошла вслед за трактирщиком.

— Вы, — дрожа, как в ознобе, лепетал тот, приближаясь к Филиппу, — не убьёте меня? Нет, добрые господа, не убьёте?

— Ну что ты, — миролюбиво протянул Филипп. — Всего лишь расплатимся. Я тебе — друг. Ты веришь мне? Веришь? Ну хочешь — обнимемся!

Трактирщик, как заворожённый, потянулся к его разведённым для объятий рукам, но Филипп вдруг отстранился, указывая на его грудь пальцем:

— Что это у тебя? Ты меня можешь испачкать!

— Нет ничего, — с недоумением осмотрел себя трактирщик. — Я чист…

Сделав короткий выпад, Адония пронзила его спину клинком. Трактирщик, казалось, совершенно потерял способность что-либо чувствовать. Непонимающим взглядом уставившись на выскочившее из его груди остриё корта, он стал ладонями сбивать его, словно пыль с одежды, до костей рассёк ладони — и, медленно осев на пол, склонился, как на молитве.

— Нужно точно в сердце, — недовольно выговорил Адонии Филипп.

— Туда и ударила, — попыталась оправдаться покрасневшая ученица. — Рука-то сама идёт…

— Конечно сама. Но ведь удар тебе ставили — в грудь! А если бьёшь сзади — то сердце в другой стороне туловища!

Смутившись до слёз, Адония переместила клинок и ещё раз пронзила вздрогнувшее и тут же обмякшее тело.

Через пять минут трое путников уже затягивали подпруги и садились в сёдла. Вышел и Филипп, задержавшийся для того, чтобы убедиться, что все, кто мог о них рассказать — мертвы.

Прошло больше получаса, когда к трактиру подъехал случайный торговец. Едва войдя внутрь, он, бледный, как смерть, выскочил оттуда на улицу и отчаянно закричал.

Маленький, вернувшийся в Люгр купить соли, а заодно глянуть, что делается вокруг трактира, застал там большую толпу и пробирающихся сквозь неё, в своих красных мундирах, прибежавших из сторожевой башни солдат.

К обеду Маленький не вернулся. Давно остыла оставшаяся несолёной уха, и давно погас костерок на берегу неширокой речушки. Не приехал он и к вечеру. Филипп, закрепив на себе боевую оснастку, оседлал жеребца и, подгоняя тяжёлым взглядом падающее к горизонту солнце, направился к Люгру. Адония и монах, быстро собравшись, переменили место стоянки.

Ночью, часа в два или три, послышался топот копыт, и на берег реки, в условленном месте, выехали Маленький и Филипп — на двух лошадях. Но, когда они спешивались, стало видно, что приехал с ними и третий — лет пяти или шести белоголовый ребёнок.

— Сын трактирщика, — пояснил монаху Филипп. — Сидел под стойкой и всё видел. Когда Маленький появился в толпе, тотчас на него указал.

— Работы было много? — спросил бесстрастным голосом Люпус.

— В общем, да, — ответил Филипп. — Шестеро стражников, два арестанта, три человека в трактире. Трактир сжёг.

— Похвально, — кивнул капюшоном монах. — Прекрасный след оставили для «дон Кихота».

— Для кого? — переспросил Филипп.

— Не имеет значения. Пока просто догадка. Маленький!

Подросток, виновато шмыгая носом, быстро приблизился.

— Я слушаю, патер…

— Ребёнка утопи. Потом нас догонишь. Быстрее, дети мои, меняем место!