Том Шервуд - АДОНИЯ

Когда лес окутал закатный сумрак, работа была завершена. Все деревца и кусты были спилены вокруг дерева на десяток шагов. Освобождённое же пространство густо покрывали торчащие из земли заостренные колышки высотой в половину человеческого роста.

— Значит так, — отчётливо произнёс владелец ружья, осторожно опуская курок. — Если захочешь спрыгнуть, — сама видишь, — превратишься в барашка, насаженного на вертел.

— На десяточек вертелов! — посмеиваясь, добавил его товарищ.

— Ночь тебе — на раздумья. Утром мы сплетём возле ствола клетку, спрыгнешь в неё. Свяжем руки, тогда дадим воды.

— Да не свались, смотри, ночью на колья! Ты нам живая нужна!

Крона дерева хранила молчание.

Охотники принялись устраиваться на ночлег.

— Может, костерок развести? — предположил вслух один из них.

— Ни в коем случае, — ответил ему товарищ. — Знаешь, сколько сейчас шатается по лесу ненужных помощников? Что, если кто-нибудь увидит огонь?

— Ах, да. Конечно. Гости нам не нужны.

Тьма окутала лес. Умолкли дневные звуки. Лишь негромко шелестели листья под налетающим ветерком. Пользуясь этим шорохом, Адония принялась за работу. Она разрезала своё одеяло-накидку на полосы и связывала их в один тонкий канат. План был прост: привязать верёвку к самой нижней ветви дерева, спуститься по ней до верхушек кольев, болтая ногами, свалить их и спрыгнуть на землю. Её союзники — темнота и шпага, — против ружья и собаки. Риск, безусловно, велик. Собака поднимет охотников раньше, чем она начнёт сваливать колья. Но другого выхода нет. Помощи-то ждать неоткуда.

Помощь пришла внезапно и скоро. Сначала тревожно взлаяла собака. Тут же смолкла, прижатая к земле торопливой рукой. Послышалось лошадиное фырканье, топот копыт. Невидимый всадник остановился поодаль. Негромко сказал:

— Доброй ночи, ребята.

Ему ответила тишина.

— Предлагаю сделку, — произнёс, не показываясь, пришелец Вы принимаете меня в компанию, и я получаю от пятидесяти фунтов свою долю. Если нет — я до утра буду разъезжать по кустам и орать «она здесь! Она здесь!» К утру здесь окажется столько хватких ребят, что и делить будет нечего.

Последовала пауза. Потом из темноты осторожно спросили:

— Ты один?

— Один.

— Как нашёл нас?

— Меня привели сюда пятьдесят фунтов.

— Проклятье.

— Так что с моим предложением?

— Чёрт с тобой. Принимаем.

— А вас сколько?

— Двое.

— Стало быть, по шестнадцать с половиной фунтов? Неплохо.

— А тебе будет не жирно? Всю работу-то мы сделали! Нам по двадцать, тебе десять!

— Нет, ребята. По честному — это поровну.

После паузы ответили:

— Ладно. Согласны.

— Только без шуток. Должен предупредить, что я отменно владею ножом.

— Нам это ни к чему, — фальшиво-добреньким голосом ответили из темноты. — Согласны делиться по-честному.

— Уж слишком сладко поёте, компаньоны! — с нескрываемой насмешкой проговорил всадник. — Давайте-ка разведём маленький костерок.

— Зачем?

— Когда заключаешь договор, нужно пожать руки и посмотреть в глаза.

— А ты, случаем, не бывший пират?

— Я случаем контрабандист. Так что на счёт костерка?

— Опасно. Лучше подождать до утра.

— Я настаиваю.

— Чёрт бы тебя уволок! Ладно. Топай сюда. Сейчас запалим.

Спустя минуту на краю поляны, высветлив хищно белеющие острия кольев, горел огонь. Двое охотников, встав у костра, напряжённо всматривались в сторону незваного гостя. Послышался шум ветвей. На границе тени и света появился чёрный всадник с привязанной второй лошадью. Набросив поводья на ветку ближайшего дерева, всадник легко спрыгнул на землю.

— А зачем тебе…

Охотник не закончил вопрос. Пришелец быстрым движением поднял на уровень глаз два пистолета. Гулко ударил сдвоенный выстрел. Охотников отбросило к кольям. Утробно взвыла собака.

— Адония! — прокричал всадник, торопливо выдёргивая и отбрасывая в сторону колья. — Спускайся!

— Кто ты? — раздался голос сверху, из темноты.

— Твой должник, — ответил, понемногу расчищая путь к дереву, нежданный спаситель. — Клак-оун.

— Кто такой Клак-оун?

Контрабандист остановился. Посмотрел вверх.

— Когда ты вышла из камеры, то оторвала нижний край тюремного рубища. Чтобы не мешал шагу. А для этого ты пробила в нём дыру одним из ключей. Потом отдала ключи мне. Мы не можем терять времени. Спускайся. Неизвестно, кто в округе слышал выстрелы.

Клак-оун добрался до ствола дерева, освободил от кольев небольшую площадку. Затем вернулся к убитым и принялся стаскивать с них одежду. За его спиной послышался глухой удар.

— Цела? — он мельком посмотрел в сторону поднимающейся с земли девушки.

— Я обещала Доминику, — сказала дрогнувшим голосом Адония, — что больше не убью ни одного человека.

— Хорошо, хорошо. Отвязывай вторую лошадь. Нужно побыстрее убраться отсюда. Собаку возьмём с собой. Ты права, убивать без нужды не годится.

— Что дальше? — спросила Адония, влезая в седло.

— Отвезу тебя в Плимут. Добуду денег. Посажу на корабль. Попрощаюсь.

— Для чего ты делаешь это?

— Никакого благородства. Просто, если оставишь за душой неисполненный долг — никогда потом удачи не будет.

— А как ты нашёл меня? Клак-оун на секунду остановился.

— Голос привёл, — сказал он после маленькой паузы.

— Какой голос?

— Властный.

Под мерный негромкий перестук копыт она задремала. Это была странная дрёма. Как будто и слышала глухой топот, и чувствовала царапающие её ветки, и ощущала идущее от притихшей собаки живое тепло, но была как бы не здесь, не в седле. Сквозь очертания реального мира просвечивал ещё один, где в колеблющемся контуре светлого проёма между двух тёмных домов шёл старик с непримечательным землистым лицом. Он шёл навстречу и не приближался. Смотрел куда-то под ноги. Только на один миг он поднял сверкнувшие внимательные глаза, и Адония вздрогнула: она откуда-то знала, что ей обязательно нужно запомнить эти глаза и это выдубленное загаром и ветрами лицо.

С самоубийственным равнодушием Адония следила, как тают последние силы. Клак-оун, обняв и прижав к себе, тянул, почти нёс её по людным улицам Плимута. В нацепленных на обритые головы мятых шляпах, в коротких, с капюшонами, куртках портовых грузчиков, они не вызывали удивления у прохожих. Неприятие — да, их сторонились с гримасами равнодушия или досады, но кроме неприятия — ничего: просто два подвыпивших портовых юнца. Не совсем, кажется, потерянных: один подрагивающей рукой прижимает к груди небольшую «утиную» собачонку. Значит, кормит от своих бедняцких пенсов. Значит, добрый.