Сергей Наумов - Искатель. 1979. Выпуск №3

Он продолжал говорить еще что-то в этом же духе, но я не мог его слушать — так был потрясен тем, что увидел… Что было потом, вам уже известно. Теперь вы знаете обо мне все… Ну а неделю назад или чуть больше я получил от дяди ту самую телеграмму, о которой говорил в прошлый раз. Как вы видели, его просьбу я выполнил, купил «ягуар» и приехал сюда. Вы правы, я приехал ночью. Дверь мне открыл он сам. На мой удивленный вопрос он ответил, что горничная уехала на пару дней к подруге, а кухарку и дворника отпустил к сыну, у которого родилась девочка. Когда мы вошли к нему в кабинет, я заметил, что выглядит он хуже, чем до моего отъезда. Он усадил меня в кресло и начал свой последний рассказ.

«Для того чтобы ты все понял, Анри, — сказал он, — начну с самого начала. Ты помнишь, когда я попал в аварию и мне отрезали ногу? Еще в больнице, а потом и здесь, дома, я думал, что же можно сделать, чтобы вернуть потерю. Советовался с хирургами. Помнишь того Гарро, который меня оперировал? Так вот он мне и объяснил, что сделать практически ничего нельзя. Врачи еще не научились полностью подавлять реакцию отторжения, так что если бы и была подходящая нога, то все равно меня бы это не спасло. Он же мне сказал, — что пока удачные операции по пересадке бывали только тогда, когда от одного однояйцового близнеца пересаживают что-то другому.

Эта фраза сразу же взбудоражила меня. Я ведь ужа тогда занимался выращиванием целого организма из одной клетки. Понимаешь ли, ученым известно, что организм можно вырастить из одной, причем любой клетки, если суметь разбудить в ней всю наследственную информацию, а не только относящуюся к деятельности того органа, откуда эта клетка взята. Конечно, необходимо еще создать и специальную питательную среду, где эта клетка сможет делиться и размножаться.

Я приготовил питательную среду, вырезал у себя маленький кусочек кожи, отобрал самую лучшую клетку, обработал ее и положил в смесь. Деление началось, да еще в каком темпе! Мне приходилось менять сосуды на большие, наливать свежую смесь. На последнем этапе мой двойник лежал уже в ванне.

Когда, по моим расчетам, ему стало около 20 лет, я решил, что пора приступать. Гарро приехал за мной. Его мальчики взяли ящик, куда я упаковал усыпленного двойника, и через несколько часов я был уже с ногой».

«Значит, вы отрезали ногу у живого человека? — не выдержал я. — Как мог Гарро пойти на это?»

«Ну, во-первых, Гарро должен был делать все, что я приказывал. Он был полностью в моих руках, поскольку я знал о нем кое-что. А потом, что страшного в том, что мы сделали? — равнодушно сказал дядя. — Ведь я же сам создал этого двойника. Из собственной клетки».

«Но ведь это был настоящий, живой человек!»

«Живой — да, но разве это был человек? Он еще ничего не понимал, он, так сказать, был отключен от внешнего мира, и мозг его был чище мозга новорожденного. Поверь, страшного в этом ничего нет».

Я не мог прийти в себя от охватившего меня ужаса. Дядюшка, мой дядюшка Роберт… Неужели он способен на такое?!

«Как ты понимаешь, — продолжал дядя, — когда у меня болела печень, пришлось поступить таким же образом. Ведь первого я вынужден был усыпить окончательно. Не возиться же с этим одноногим недоумком всю жизнь только из-за того, что когда-нибудь тебе может потребоваться от него еще какая-то запасная часть. Гораздо проще сделать новою.

Но когда Гарро вскрыл меня, пересаживая печень, он обнаружил, что организм мой внутри весь поражен метастазами рака. Спасти меня уже было невозможно, хотя месяц-другой я мог еще протянуть. Да, тут было над чем подумать. Я знал, что могу создать себе двойника, но в данном случае помочь он мне, в общем-то, не мог. И все-таки я должен был использовать то, что умел. И тут, сейчас уже не помню в связи с чем, я неожиданно вспомнил О компьютерах. Если бы ты проторчал в университете подольше, то знал бы, какая это замечательная штука. Я вспомнил, как однажды, когда я заказывал какие-то приборы в одной фирме по производству электронно-медицинского оборудования, директор рассказал мне об интересном заказе, который они получили от некоего Рене Деллэна. Так вот, этот самый Деллэн разработал так называемый психошлем, помощью которого компьютер мог бы улавливать биотоки, выделяемые как работающим, так и находящимся в покое человеческим мозгом. Нужен был только дешифратор импульсов, чтобы ввести эту информацию мозга в компьютер. Фирма взялась изготовить и его».

Тогда этот прибор не заинтересовал дядю. Но потом, когда он узнал, что жить ему осталось всего ничего, он вспомнил об этом изобретении. Дядя понял, что с помощью такого шлема и дешифратора он сможет ввести в компьютер не только находящуюся в мозгу информацию, но и свое самосознание.

«Так вот, вспомнив все это, — продолжал дядя свой рассказ, — я решил объединить эти приборы. Я знал, что могу создать себе двойника с совершенно нетронутым, чистым мозгом, потом передать в компьютер всю свою мозговую информацию и самосознание, а компьютер вложит все это в мозг моего двойника. И он ничем не будет отличаться от меня, разве только возрастом. Так это даже хорошо. Мысли будут мои, то есть он будет мною. Короче, это буду я, в другой, более молодой оболочке, не подверженной недугам.

Сложность заключалась в одном. Нас не могло быть двое. Я знал свой характер и понимал, что сам не допущу существования меня второго и сделаю все, чтобы остаться одному. Но беда в том, что я, второй, буду мыслить так же и, значит, конфликт неминуем. Меня, старого, должен был кто-нибудь убить, как только передача интеллекта и самосознания закончится.

Двойника я вырастил довольно быстро. За это время удалось достать компьютер, и мне сделали два специальных шлема, ведь передача должна была состояться сразу в двух направлениях — от меня, старого, в компьютер и от компьютера в меня, нового. Когда все это было готово, я отправил тебя в Ниццу, а тут еще вовремя сын вызвал кухарку и дворника.

Как только мы остались вдвоем с горничной, я популярно рассказал ей все и, вручив пистолет, приказал ей выстрелить в меня, старого, как только на шлеме зажжется лампочка, показывающая, что из мозга взято уже все, что только в нем было. Она сначала отказывалась, но я долго уговаривал ее, и она поддалась. Да иначе и быть не могло, ведь она любила меня и готова была выполнить все, что я прикажу. Ну и… вернувшись из Ниццы, ты увидел меня помолодевшим и здоровым…»

«А что же было дальше с горничной? Ты ее уволил?» — зачем-то спросил я, уже догадываясь, как мой миленький дяденька Реймон поступил с ней.

«Нет, — ответил он совершенно спокойно. — Когда я снял шлем, она сидела на полу и рыдала. Пистолет валялся рядом. Я поднял его и выстрелил… Она могла проболтаться.