Александр Мартынов - В заповедной глуши

— А что делать? — тихо спросил Валька. Каховский-старший покачал головой:

— Что тут сделаешь, если пока ты помогаешь десяти таким, как твоя Светка — на улице оказываются сто… Тебе сколько денег?

— Я бы так не смог жить, — не слыша отцовского вопроса, пробормотал Валька. — Я бы просто не смог так жить…

— Человек привыкает ко всему, — Каховский-старший положил руку на плечо сыну. — Иди-ка ты спать, на тебе лица нет. На дискотеку-то не пойдёшь ведь?

Валька молча встал, не ответив на вопрос. Пошёл к двери. И не видел, что во взгляде, которым провожал его отец, были боль и жалость.

В воскресный день Валька проснулся почти в полдень — вялый, разбитый, с больной головой. Дома никого не было, только на холодильнике обнаружилась записка:

Валентин!

Будить тебя не стали, поехали по делам. Вернёмся к вечеру.

Родители.

Валька прочитал записку, скомкал, бросил в мусорный мешок. Он чувствовал себя таким же скомканным, как эта записка. Странно, неужели правда такая дикая нервная реакция? Как у истеричной девчонки…

Он обошёл квартиру, заставил себя выпить кофе. Пощёлкал пультом телевизора. Выключил его. Стало очень обидно — какие там дела в воскресенье? Захотелось, чтобы родители были дома.

Валька подошёл к окну. И вдруг увидел одну из отцовских машин.

Чёрный «хаммер» стоял почти у подъезда. Возле него никого не было, но двое парней сидели под грибком, да и за тонированными стёклами ощущалась настороженная жизнь.

Интересно… Валька осторожно выглянул на лестничную площадку. Пролётом ниже сидел на подоконнике охранник. Он оглянулся мгновенно, кивнул Вальке молча. У отца неприятности… но какого плана, если он оставил охранять сына не меньше четырёх человек?

Валька попробовал позвонить отцу и матери — и с мобильного, и с обычного телефона — но каждый раз чутко засекал странноватые шорохи и попискивания, свидетельствующие о том, что аппараты на прослушке. Но кто мог прослушивать отца — человека, слово которого было законом от Волги до украинской границы, от Тамбова до Ставрополя?!

«Только ОНИ, — холодно подумал Валька. — Государство. ФСБ или кто-то вроде.» Валька хорошо знал со слов отца, что все рассказы типа того, что «мафия бессмертна» — анекдотическая чушь. Любая мафия (и вообще любые организации) существует только до тех пор, пока это безразлично (или выгодно) государству. Как только нарушаются его интересы…

Он перестал названивать и вернулся к себе в комнату. Лёг в постель и уснул опять — глухо выключился, а открыл глаза уже только вечером. Первой мыслью было — до чего бездарно прошло воскресенье. Второй — где родители?

Как раз в этот момент зазвонил телефон. Валька сорвал трубку:

— Да?!

— Валь. Ты дома? — голос отца был спокойным, весёлым даже. — Мы едем, через полчаса будем. Что делал?

— Спал, — беззаботно ответил Валька. — За всю неделю отсыпался… Ну, я жду. Пока.

— Пока, — это был голос мамы, чуть подальше. Телефон выключился.

Валька перевёл дух. По крайней мере, они живы оба. Подошёл к окну — охрана никуда не делась. Ну что ж…

…Он успел поесть, когда в прихожей послышались щелчки. Пулей Валька вылетел наружу и, сам от себя того не ожидая, повис на шее у отца:

— Пап!!!

— Ну ты чего? — Каховский-старший засмеялся, отцепил от себя сына. Тот обнял и поцеловал мать, быстро спросил:

— Всё нормально?

— Да абсолютно, — беззаботно ответила она. — Сейчас есть будем.

— А я не голодный, — весело ответил Валька.

— Ну ещё бы, ты на выходные как медведь — поешь и в спячку…

Это было несправедливо, но Валька и не подумал обижаться или возмущаться.

Родители были дома.

Он крутанулся на одной ноге, шагнул к лестнице. Но, уже стоя на первой ступеньке, обернулся и сказал:

— А я вас очень люблю, — и побежал вверх, отчётливо отсчитывая каждую ступеньку.

Он не слышал, как Ирина сказала мужу — и в голосе была горечь, похожая на вкус яда: когда уже начал пить и с ужасом понимаешь — отравлен!

— Как же быть?

— Он справится, — ответил Каховский-старший. И, обняв жену, изо всех сил прижал её к себе — безнадёжным жестом сильного и смелого человека, который уже не может защитить тех, кто ему дорог…

…Уроки на понедельник Валька всегда делал в пятницу, хотя и знал, что почти все его одноклассники поступают по-другому. Поэтому вечер воскресенья остался свободным, и даже мысль, что завтра в школу, не пугала — неделя-то была последней, а потом, как ни крути, как ни думай об экзаменах — всё же лето…

Сидя за роялем в холле, Валька играл Моцарта. Он знал, что мать и отец слушают сейчас у себя, и эта мысль доставляла ему удовольствие, как и льющаяся каплями музыка. Мысли были лёгкими и спокойными, от странного недомогания не осталось и следа. «Расту, — подумал Валька иронично, — матерею…».

Моцарт… Валька прервал игру, сел удобнее на стульчике. Нажал несколько клавиш — просто так. Он и сам пробовал сочинять музыку, но скоро понял, что ничего не получается. Так зачем мучиться, если есть чужая — но она же и твоя, когда её играешь…

Неожиданно и резко ему почудилось чужое присутствие. Не матери или отца — именно чужое. Мальчишка вскинулся. В холле царила полутьма майского вечера. И в этой полутьме Валька заметил около двери промельк — словно махнуло чёрное крыло.

Он вскочил. Бесшумно зажёг свет.

— Ва-аль? — окликнула мама.

— Всё нормально, — спокойно отозвался он, стоя возле выключателя с колотящимся сердцем. Конечно, в холле никого не было, и в коридоре тоже. Да и не могло быть.

За несколько дней до смерти чёрный человек заказал Моцарту реквием — музыку «за упокой души», сказав, что это будут играть на похоронах одного известного лица. «Реквием» играли на похоронах Моцарта…

Валька помотал головой. К концу учебного года расшатались нервы, попытался снова иронизировать мальчишка, но это не получилось.

Он поднялся к себе в комнату и сел возле окна, не зажигая света. Охраны не было, под грибком собралась компания. Валька тихо распахнул двойной стеклопакет окна. Майская ночь ввалилась в комнату — тёплая, пахнущая не городской пылью и выхлопами машин, а — неожиданно! — сиренью и ветерком. Валька оперся грудью и раскинутыми руками о подоконник — и услышал, как внизу не очень умело играет гитара и кто-то поёт песню Шевчука: