Александр Мартынов - В заповедной глуши

— Вить, — Алька оглянулась и поправила на бедре противогазную сумку — тут все такими пользовались для мелких находок, которые занимают руки, а сразу не положишь, куда надо. — Смотри… Это я там, в ящике под столом нашла. Нагнулась, гляжу — а там ящик.

Ну и…

Ещё раз оглянувшись, она достала из сумки два ТТ.

Самые настоящие Тула-Токарев образца 1933 года. Витька и раньше видел такие, когда жил у Егора, а уж Михал Святославич познакомил мальчишек с этим оружием почти в первую очередь. Пистолеты были в некоторых местах тронуты ржавчиной, но лишь сверху. Под пылью блестело суровое воронение.

— Такие вещи надо сдавать, — Алька испытующе смотрела на Витьку. — Но мы иногда… оставляем.

— Оставляете? — Витька повёл бровями. — И?..

— Бери себе. Один тебе, один твоему другу, — сказала Алька. — В этом нет ничего нечестного. Вот если там золотые зубы или медали забирать, как чёрные копачи делают… А оружие — оно для дела. Тут ещё патроны, я правда не знаю, годятся они. Но такие патроны достать легко.

— Это твой подарок? — Витька посмотрел испытующе. Алька кивнула и почему-то явно смутилась:

— Ага, вместо обручального кольца.

— Аль… — Витька отложил пистолеты на брезент. — Аль…послушай, я…ну погоди, Аль… — хотя она ничего не делала, только смотрела непонимающе и тревожно как-то. И от этих непонимания и тревоги Витька скис. Взял один из ТТ и начал вертеть в пальцах.

— Что ты хотел сказать? — тихо спросила Алька, беря второй пистолет.

— Ничего, — буркнул Витька. Алька тихонька вздохнула:

— Ну хотел же.

— Ну… хотел. Хотел.

— Тогда говори…

— Ты… такая хорошая, Алька… — сказал Витька, поднимая на неё глаза. — А меня ты совсем не знаешь — какой я настоящий. Я, может, совсем не такой, каким хочу казаться… И вообще… со мной знаешь, что бывало в жизни? Ты от меня просто убежишь, если я расскажу… — и ему вдруг захотелось рассказать всё-всё, как Вальке. Как иногда хочется сделать себе больно, чтобы от чего-то отвлечься. Но он представил себе, каким ужасом и отвращением переполнятся чистые глаза девчонки — и вздрогнул.

— Ты ведь… ты ведь из России на самом деле? — мягко сказала Алька. — Ты, наверное, Михалу Святославичу не племянник? — Витька кивнул. — Ну и я знаю. Нам про то, как у вас, много говорят. Ты, наверное, чем-нибудь… ну… нехорошим занимался, чтобы просто жить. Или тебя заставляли. Ну и что? Ты же сам хороший, — Витька поражённо слушал эти простые и мудрые слова.

— Но ты не знаешь, — помотал головой Витька. — Я воровал… И ещё я такое делал…

Но тёплая твёрдая ладонь легла ему на губы, и мальчишка замолк, вздрогнув:

— Мне всё равно, — твёрдо и ласково сказала Алька. — Мне всегда будет всё равно.

Губы мальчишки — сухие, горячие и шершавые — смешно толкались в ладонь, и Алька неожиданно поняла, чтоон шепчет.

Вечер выдался прохладным, но костёр полыхал, как топка плавильной печи, так что прохлада никого не огорчала. Только что закончился ужин и наступило самое лучшее, по мнению многих, время суток. На большом брезенте Сергей Степанович и ещё несколько человек перебирали сегодняшние находки. Тимка Шавда, один из трёх гитаристов поискового отряда, напевал под гитару песню — совершенно неизвестную Витьке.

брали… — Тимка ударил по струнам:

« ПЛИ!!!»… — грохнули струны… —

…а песня — продолжалась!

Кончилась песня… Гитара ещё играла, но лениво как-то, а может — задумчиво, и вокруг костра стало почти тихо. Разговор распался на отдельные беседы: так всегда бывало перед тем, как все потихоньку начнут вставать и отправляться спать. И жалко, что песня кончилась — и радостно от уверенности, что и завтра будет день не хуже.

Витька смотрел в огонь. Он не понял, о ком была песня и когда это было — разве что вспомнилось слово «комиссар» — так называли Альку, а значит — был это хороший человек, смелый и честный. Жалко, что погиб, но вот ведь — осталась песня, которую он пел перед смертью, не испугался…Алька привалилась к плечу Витьки — естественно и уверенно, и мальчишка сперва боялся пошевелиться, чтобы она не отстранилась…а потом перестал думать об этом и просто сидел, краем уха слушал негромкие реплики…

— Вот, сегодня нашли…

— Ого.

— И я о чём… Слава третья степень, Красная Звезда, За Отвагу…

— Неизвестный?

— Почему? Медальон хорошо сохранился. Из Сибири откуда-то. Палеев Леонид Викторович, старший сержант, двадцать восемь лет… Уже запрос написали…

— А у нас пусто…

Витька усмехнулся огню. Старший сержант был его однофамильцем. И даже звали его, как отца Витьки, то есть — полный тёзка и однофамилец… Жутковато — и почему-то приятно…

— М?! — Алька вздрогнула и, дёрнувшись, отстранилась.

— Ты чего? — удивился Витька. Девчонка глубоко вздохнула и тихо ответила:

— Мне приснилось, что тебя нет…

— Я есть, — ответил Витька. И повторил — уже для себя скорее: — Я есть.

В «законный выходной» Витька заспался.

Валька уже встал, привёл себя в порядок, успел размяться, переделать кое-какие дела по хозяйству дома и в огороде, пройтись по лесу… Было почти одиннадцать, когда Витька начал ворочаться, всё ещё придрёмывая. Валька, посмеиваясь, наблюдал за ним. Он давно заметил за названым братишкой некую безалаберность. Во многих вопросах Витька был умудрённым взрослым, почти пугающе рассудительным и знающим. Но в других — не тянул на те четырнадцать, которые имел. По крайне мере, с точки зрения Вальки. Например, мог не умыться или не почистить зубы, и так несколько дней, если не напомнить — а тогда он огрызался. Или мог вот так дрыхнуть, потом раздражаясь на замечания Вальки и угрюмо сопя на замечания Михала Святославича.