Жан Лаффит - Командир Марсо

— Ты помнишь тот вечер, когда провожал меня к Дюшанам?

— Зачем ты вспоминаешь об этом?

— Потому что так нужно. Я… я тоже люблю тебя.

— Нет, Роз, не надо… не говори мне об этом, никогда больше не говори мне об этом.

— Но я хочу, чтобы ты знал теперь, да, особенно теперь…

— Чтобы меня подбодрить, так, что ли? Нет, спасибо!

— Какой ты злой!

Марсо оборачивается к ней и видит, что она готова заплакать.

— Прости, я не хотел тебя обидеть. Но пойми сама. В тот раз ты меня отвергла, а теперь сама делаешь первый шаг…

— Ну и что же?

— Теперь все уже не то, что прежде. Твой поступок меня бесконечно трогает, больше, чем ты можешь себе представить…

— Я говорю искренно.

— Конечно… Но это нельзя назвать любовью.

— Что же это такое?

— Ты коммунистка, ты, я знаю, питаешь ко мне чувство большой привязанности и могла подумать, что твой долг — пожертвовать собой ради меня. С твоей стороны это прекрасная, великодушная жертва, но принять ее я не могу.

Уткнувшись головой в край кровати, Роз плачет; темные локоны рассыпались по одеялу. Марсо делает движение, словно хочет погладить ее волосы, но тут же усталым жестом опускает руку…

— Роз, мы останемся и впредь большими друзьями и хорошими товарищами.

— Выслушай меня внимательно, — говорит Роз, поднимая голову и откидывая назад волосы. — Мне очень трудно возвращаться к прошлому, но я должна тебе сказать, хотя, может быть, это и плохо, не знаю… Но с первых же наших встреч я почувствовала, что меня влечет к тебе…

— Ну, не говори глупостей.

— Я полюбила Бернара, это правда, и стала его женой. Если бы он остался жив, я всегда была бы ему верна.

— Вот видишь…

— Да, но если бы жизнь и некоторые обстоятельства сложились по-другому, я могла бы стать твоей женой.

— Ты с ума сошла, Роз…

— Нет, дай мне досказать. Когда мы снова встретились два месяца назад и потом виделись почти каждый день, я опять испытала к тебе то же чувство, что и раньше. Но я не сразу разобралась в этом. И вот наступил тот знаменательный вечер, когда ты сам сказал мне, что любишь меня, что всегда любил меня… Ведь в глубине души я ждала этого признания, и все же оно меня потрясло. Мне казалось, что ответить на твое чувство — значит отречься от памяти Бернара, обмануть его доверие, его большую любовь ко мне. Я старалась бороться; боролась сама с собой. До того дня, когда мне так неожиданно сообщили о твоей смерти. Для меня это известие было ужасным ударом. Мне казалось, что от горя сердце у меня разорвется на части… Я поняла, что любила тебя, что имела право любить тебя…

— Бедная моя Роз, — говорит Марсо, с трудом сдерживая волнение. — Но я-то теперь уже не тот, что был. Инвалид…

— Разве для меня это может иметь значение? Неужели ты думаешь, что я способна разлюбить тебя только потому, что у тебя не стало кисти руки? Наоборот, теперь ты нуждаешься в заботе, и только любящая женщина может тебе ее дать.

— Ты забываешь, Роз, что стала ответственным работником. Наша борьба еще не кончена. Теперь ты больше нужна партии, чем я…

— Ну что за довод, Марсо! Партию составляют такие же люди, как ты. Но, может быть, у тебя есть какие-то другие причины говорить так? Скажи мне все, скажи откровенно. Я ведь совсем не знаю твоей личной жизни…

Как раз в этот момент с шумом распахивается дверь, и на пороге появляется Серве. Из-за плеча доктора выглядывают два санитара и маленькая Соланж.

— Вам, надеюсь, известна новость?

— Конечно, доктор, — говорит Марсо.

— Сезар раздобыл несколько бутылок старого вина. Такое событие полагается вспрыснуть.

В Палиссаке уже вечер. В среду и субботу в эти часы мужчины поселка встречаются обычно у парикмахера. Пообедав в этот день пораньше, они спешат бриться к Александру. Здесь беседуют обо всем: об урожае, о рыбной ловле, об охоте… перебирают все городские сплетни… вспоминают все происшествия за неделю и толкуют о политике. Это — место встреч, центр общественных дискуссий, маленький форум городка.

Здесь в обычное время завсегдатаи поджидают друг друга. Вечер, как правило, заканчивается в кафе Тайфера, где для традиционной игры в белотт собираются всегда одни и те же партнеры. Иногда, правда, разговоры в парикмахерской принимают такой оживленный характер, что она пустеет только к полуночи.

Намыливая клиентам подбородки, парикмахер Александр бесстрастно слушает все, что говорится вокруг. Время от времени он приостанавливает работу, чтобы свернуть сигарету, вставляет с невозмутимым видом какое-нибудь острое словцо или шутку, вызывающую у посетителей взрыв смеха, и снова спокойно принимается за свое цирульничье ремесло. Когда заходят споры на политические темы, он избегает в них участвовать. Александр, как опытный коммерсант, не хочет портить отношений с клиентами. Но те, кто хорошо его знает, могут угадывать его мысли по движению рук. Если сидящий в кресле одних с ним взглядов, он задерживает в воздухе бритву, чтобы дать возможность своему клиенту высказаться, ответить то, что хотел бы от него услышать Александр. Если же нет, он делает вид, будто всецело поглощен работой и ничем больше не интересуется. Тогда он действует, как истый артист… Намыливает клиента до бровей, орудует вовсю бритвой, легонько похлопывает бреющегося по щекам, обтирает ему лицо, расчесывает волосы — словом, всячески обхаживает клиента, не давая возможности своему политическому противнику вставить в разговор хотя бы словечко.

Сложившиеся издавна привычки меняются с трудом в таком городке, как Палиссак. В начале войны мобилизация и различные оборонные мероприятия вынуждали Александра закрывать парикмахерскую раньше обычного. Однако мало-помалу наплыв эвакуированных из Эльзаса и частые наезды отпускников восстановили прежние порядки. Сборища по субботам, а затем и по средам возобновились сперва у парикмахера, а затем и в кафе. В 1940 году, в момент разгрома Франции и массового отступления войск, наступил новый перерыв, но ненадолго; после возвращения демобилизованных на родину и прибытия беженцев из Парижа традиционные сборища снова возобновились. В ноябре 1942 года была оккупирована вся Франция, но это не так уж сильно сказалось на Палиссаке и не смогло нарушить местных привычек. Только высадка союзников в июне 1944 года, события в Мюссидане и приход немцев в Палиссак положили конец вечерам у Александра. Этот последний перерыв был самым длительным. Зато теперь, после освобождения Дордони, ничто не могло помешать восстановлению прежних традиций. Словно ничего и не изменилось… А между тем сколько событий произошло за последнее время! В течение каких-нибудь двух дней сообщения следовали одно за другим, нарастали словно бурный морской прилив: капитулировала Румыния, затем Болгария, Финляндия… Более того, Румыния объявила войну Германии… И затем в самой Франции произошло чрезвычайно важное событие: генерал Леклерк и полковник Роль-Танги (кстати сказать, полковник Ф.Ф.И.!) приняли капитуляцию сдавшегося в плен немецкого гарнизона в Париже. Ликование в Палиссаке было почти так же велико, как недавно — в связи с событиями в Бержераке.