Григорий Василенко - Найти и обезвредить. Чистые руки. Марчелло и К°

— Правда, есть и другой выход — ждать у моря погоды и конца войны, а потом влиться в ряды эмигрантов, — тихо продолжал Деверев.

Он явно переборщил. Теперь матрос понимал, почему около него назойливо отирается новичок. Про себя решил рассказать обо всем Ломакову и посоветоваться, как с ним поступить.

— Да-а, — угрожающе протянул Мусиенко, выслушав Деверева, — вот ты каков... Ну и башка же у тебя! Красиво поешь. Только на червяка у нас не клюет, сыты червями, а вот на хлеб попробуй...

Деверев больше не развивал тему, предложенную ему майором фон Мейснером, чувствуя по тяжелому дыханию Мусиенко, как матрос наливается ненавистью.

Ломаков только постучал пальцем по лбу Мусиенко, а потом по каменной глыбе в карьере, и тут же потребовал умело отступить, забрать назад все сказанное новичку в погонах.

— Кому нужна здесь твоя бравада? — спросил Ломаков. — Ты думаешь, его перепугал? Он тебе предлагает бежать, а ты в кусты.

— Убегу, — твердо сказал Мусиенко, — но сначала задушу этого иуду.

— Никуда ты без нас не убежишь, дурья твоя голова. Хлопцев своих готовь. Теперь надо торопиться.

Разговор происходил в карьере на следующий день под мокрым снегом, от которого все лохмотья на военнопленных промокли. С работы возвращались измотанные, голодные, продрогшие на холоде. Ожидал их стылый вонючий барак, жидкая баланда и вечерняя поверка, которую гитлеровцы проводили с особым рвением. Но на ней уже не выкрикивались номера Ломакова, Мусиенко, Кального, Швачко и других. Их не было в строю, как не было и Деверева. Когда шла поверка, их везли в тюрьму в Тарту.

И вот уже начались допросы и страшные пытки, чтобы заставить арестованных назвать всех участников подпольной организации, замышлявшей побег из лагеря. Больше всего доставалось Ломакову и Мусиенко, которых держали отдельно от остальных узников из штрафного барака. Деверева подсаживали то в одну, то в другую камеру, он сбивал с толку военнопленных своим пребыванием в тюрьме и разговорами о побеге. Находились и такие, которые верили ему, поскольку он тоже был доставлен вместе с ними, иногда на виду у всех пускал слезу, жалуясь на свою судьбу и проклиная оккупантов.

Под видом вызова на допросы Деверев встречался с фон Мейснером, покуривал сигареты из турецкого табака, докладывал ему о-том, что происходит в камерах, после того как расстреляли Ломакова и Мусиенко.

Однажды фон Мейснер принял его на редкость любезно. Он даже не поинтересовался камерными новостями. Дело было сделано. Майор давал ему понять, что удовлетворен его работой, и Деверев должен воспринимать расположение к нему как поощрение. Все это льстило Девереву, но и насторожило его. Обычно вслед за таким поощрением следовало новое задание.

— Вы желаете работать на пользу Великой Германии, — не то спрашивая, не то утверждая, сказал фон Мейснер.

Фельдфебель, безукоризненно владевший русским языком, ранее работавший с обер-лейтенантом, перевел эти слова.

— Да, — сразу же ответил Деверев. — Я уже писал и просил предоставить мне такую возможность.

Фон Мейснер ни словом не обмолвился о его освобождении, а сообщил лишь о том, что ему здесь предстоит выполнить во имя Великой Германии новое важное задание. После этого долго, через переводчика, копался в биографии агента, выискивая в ней моменты, которые бы послужили основой для сближения с одним из узников в камере. Не раз фон Мейснер уточнял, где, когда, в каких городах России бывал Деверев.

Агент как будто ждал этих вопросов, стремился назвать как можно больше таких городов.

— Я инженер-гидрограф, господин майор, — уловив внимание шефа, говорил он, — когда учился, объехал все моря и океаны.

Моря и океаны фон Мейснера не интересовали, а вот Новороссийск и гостиница, в которой он сам останавливался, было то, что нужно. Правда, агент, сколько ни добивался фон Мейснер, никого не мог вспомнить из обслуги гостиницы.

— А в Сибири вы тоже были?

— Конечно, на Байкале...

Абвер, очевидно, после ареста Пери потерял его следы. Старания навести о нем какие бы то ни было справки в оккупированном Новороссийске ни к чему не привели. Город был разрушен, опустошен и безлюден.

Каково же было удивление абверовцев, когда среди военнопленных появился некий Пери, да еще эстонец! Возникли разные версии и намерения. На завод, где он работал, помчались представители абвера. Опознание и допросы ничего не дали. Военнопленный твердил, что он Пери из Эстонии, до войны жил в Сибири. Тогда и принято было решение отправить военнопленного Пери на территорию Эстонии, там с ним разобраться и, если удастся, завербовать.

Так свел абвер в тюрьме двух незнакомых лиц — Пери и Деверева.

— Вы вернетесь в другую камеру. В ней никого нет. Через день-два у вас появится сосед. О нем надо узнать все. Все без исключения, — подчеркнул фон Мейснер.

Деверев попытался уточнить через переводчика, что он должен выяснить, что за человек, с которым ему придется сидеть, как вести себя.

— Вам все сказали, — на этот раз грубовато оборвал его переводчик.

Фон Мейснер умышленно избегал какой бы то ни было информации об узнике. Даже переводчик поначалу не мог понять, о чем идет речь и что конкретно хотел абвер.

— Должен предупредить, — переводил он, — что отклонения от задания недопустимы. Если они произойдут, то шеф не сможет защитить вас.

Агент услужливо закивал.

— Господин майор, — осмелел Деверев, — прошу предоставить мне возможность изложить германскому командованию план захвата крепости Кронштадт. Я должен это сделать в знак признательности за доверие ко мне.

Фельдфебель язвительно улыбнулся, потом перевел фон Мейснеру его просьбу. Она и раньше мелькала на допросах и в беседах, но ее никто всерьез не воспринимал.

— Что для этого нужно?

— Бумага и карандаш.

Переводчик тут же высказал свое мнение шефу, что военнопленный, выдавая себе за графа, очевидно, страдает манией величия — опасной болезнью, которая может принести службе много хлопот. Майор молчаливо с ним согласился, но велел удовлетворить просьбу Деверева.

В ожидании незнакомца Деверев корпел в камере над планом захвата Кронштадта, в котором когда-то служил. Одновременно он готовился выдать себя перед незнакомцем за участника побега, которого ждет расстрел. Причины его ареста могли подтвердить оставшиеся в живых военнопленные в тюрьме.

Фон Мейснер распорядился допрашивать новичка-узника днем и ночью, тщательно восстановить его биографию, особенно период проживания на Дальнем Востоке и в Новороссийске.

Гауптман Вайнеманн из отдела фон Мейснера, допрашивавший доставленного из Германии соседа Деверева по камере, докладывал: