Василий Ефименко - Ветер богов

…На следующий день после обеда Эдано и Савада, свернув с полевой дороги, карабкались по крутому склону на гору. Впереди шел Савада с карабином. Он с ожесточением ломал ветки кустов, рассекал плоским штыком лианы.

Эдано внимательно рассматривал незнакомую растительность. Нет, здешний лес совсем не похож на рощу криптомерии у его поселка, где расчищены все тропинки, подобран на топливо каждый сучок. Тут душные испарения растений и гниющего дерева, сильные запахи экзотических цветов кружили голову. В кустарнике пищали и верещали какие-то птицы, носились стаи ярко-пестрых попугаев.

“В таком лесу не только бандиты, целая дивизия может остаться незамеченной”, — подумал Эдано и расстегнул кобуру пистолета.

После часа утомительного пути они вышли на край поляны, за которой высилась стена, казалось, непроходимых джунглей. Савада остановился. Он тяжело дышал, но явно не хотел показать свою слабость. Он медленно вытер платком мокрое от пота лицо, шею, потом снял очки и так же тщательно стал протирать стёкла.

Эдано Ичиро раздумывал: идти дальше или нет? Он не предполагал, что это такое утомительное путешествие… Пожалуй, придется поворачивать назад. Вдруг он заметил, что ветви на одном из деревьев по другую сторону поляны качнулись и между ними что-то блеснуло. Ичиро рывком свалил Саваду на землю и упал сам. Раздался выстрел, и пуля мягко врезалась в дерево, около которого они только что стояли. Затем прозвучали новые выстрелы. Но теперь, видимо, стреляли наугад. Савада и Эдано были скрыты кустарником и высокой травой.

Эдано выпустил несколько пуль в крону дерева, но потом понял бесполезность такой стрельбы. Атаковать? Любой человек за одну минуту легко перещелкает их на открытой поляне. Обходить — долго и опасно.

Погибнуть в чужом лесу так бессмысленно? Нет!

— Идем назад, ефрейтор! — сказал Эдано, и они начали спускаться по склону. Чуть живые от усталости, выбрались наконец к полевой дороге. У поворота, с которого открывался вид на аэродром, они присели отдохнуть и жадно закурили.

Первым нарушил молчание Савада:

— Вы спасли мне жизнь, господин унтер-офицер! Я никогда этого не забуду!

— А, оставь! Это ведь была моя затея!

— Нет, господин унтер-офицер, я этого не забуду. Если когда-нибудь попадете в Ханаоку, вы будете для меня самым дорогим гостем.

— Я никогда не буду в Ханаоке! — с досадой ответил Эдано.

Савада растерянно замолчал. Механик снял очки и стал тщательно протирать стекла. Сам того не желая, он напомнил летчику то, о чём следовало помалкивать.

— Простите, господин унтер-офицер. Я забыл… Я тоже ведь не знаю, останусь жив или нет. Но всегда веришь и надеешься на лучший исход. Эх, будь моя власть, снял бы я с вас эту повязку! Простите за такие слова, они от души… Вы и ваши товарищи так молоды и должны… Не обижайтесь, господин унтер-офицер. Я ведь вам в отцы гожусь.

— Мы — надежда нации, ефрейтор. Мы, и только мы, призваны не допустить врага к берегам родины. О нас знает сам император! — убежденно проговорил Эдано. — Пошли!

— Слушаюсь, господин унтер-офицер! — Савада поднялся, тяжело опираясь на карабин.

Ночью после отбоя Савада долго лежал под пологом от москитов и не мог уснуть, размышляя о разговоре с летчиком. Ему нравился скромный, спокойный юноша. Эдано ни разу не нагрубил ему, не поднял на него руки. А какую отповедь получил Миура? Такого человека Савада ещё не встречал за годы армейской службы — ни на Филиппинах, ни в холодной Маньчжурии.

“Сын был бы такой, — подумал он, но набежали другие горькие мысли: — Сын, а зачем? Чтобы растить его, отрывая от себя каждую горсть риса, болеть каждой его болезнью, радоваться, что вырос такой славный человек, и потом вот так же отдать его на смерть? Живой снаряд, живая торпеда! Что может быть бессмысленнее? Бедная родина, жалка её судьба, если её сыновья обречены на такую гибель…”

Савада достал сигарету, закурил…

“Как странно устроен мир! Тысячи и тысячи километров океанской воды разделяют Японию и Америку, но кому-то стало тесно, и вот солдаты сошлись здесь, на чужой земле, чтобы убивать друг друга…”

Ему вдруг вспомнилась забастовка 1928 года. Тогда он был таким, как Эдано Ичиро, — молодым, здоровым. Демонстранты шли, крепко взяв друг друга за руки, и громко выкрикивали революционные лозунги, пели “Красное знамя”. Теперь он даже шепотом боялся произнести слова песни. А ведь был активистом. Потом поосторожничал, испугался, жил затаясь. Когда это случилось? Может быть, после того, как жандарм ударил его саблей, оставившей шрам на щеке? Или когда он обзавелся семьей?

Не напрасно ли он разоткровенничался с Эдано? Пожалуй, нет. Пилот, кажется, искренний, неиспорченный юноша и доносить не станет. Как жаль, что он убежден в необходимости такой глупой смерти… А может, лучше не разрушать этой его убежденности? Тогда Эдано будет легче. Ведь пути назад у него всё равно нет. Проклятие такой жизни, таким порядкам!..

А может, попытаться найти какой-нибудь выход, спасти, что-нибудь придумать?

Савада долго ворочался в постели.

Не спал и Эдано. Он никому не рассказал о случае в лесу. Хотелось самому понять, в чём тут дело. Неужели филиппинцы недовольны тем, что их освободили? Не может быть. Скорее всего, хуки — просто наемники янки. Хуки нападают на солдат императорской армии, рассчитывая на награду от американцев. Америка — богатая страна, у неё много золота, а охотники заработать везде найдутся

Может быть, стоит рассказать Иссумбоси о приключении в лесу? Пожалуй, это лишнее.

Вспомнились дед, Намико… Только эти двое были в его сердце. Дед, наверное, каждый день слушает известия. Особенно сообщения с Филиппин. А что он услышит?..

Тоска! С ума сойдешь! Ничто не изматывает так душу, как безделье.

…Эдано и Савада сидели в тени капонира. Каждый размышлял о своём. Воинская служба свела их на этом затерянном аэродроме, а вчерашний случай сблизил, и они не могли оставаться безразличными друг другу.

Летчик мрачно молчал, сведя к переносью брови, а Савада не знал, с чего начать разговор.

— Господин унтер-офицер, — наконец решился механик, — вы в училище газеты часто читали?

— Газеты? — Эдано очнулся от дум. — Нет, не до них было.

— У меня есть газета. Здесь это большая редкость. За пачку сигарет выменял у шофера. Только прошу вас никому (Не говорить. У нас в отряде чтение не поощряется.

— Ясно… Что там, на родине?

Савада, оглянувшись, достал из-под камня номер “Токио Асахи”.

– “Заявление премьер-министра Коисо, — внятно начал он читать, поблескивая очками. — Премьер-министр Коисо заявил: “Борьба на острове Лейте является решительной борьбой, которая определит исход тихоокеанской войны…”