Василий Ефименко - Ветер богов

Солдаты приблизились, и Эдано увидел, что они разморены жарой: пот заливал лица, а кители на спинах и плечах были мокры насквозь. Командир взвода — молодой унтер-офицер — шел сбоку, не обращая внимания на то, как многие солдаты расстегнули воротники и несли винтовки не по уставу. Позади колонны тащилось несколько порожних повозок, запряженных низкорослыми лошадьми.

– “Азия для азиатов”, — проговорил Савада, указывая на оборванного филиппинца, шедшего впереди солдат, понурив голову и загребая пыль ногами. Он был обвязан веревкой, конец которой держал в руках дюжий ефрейтор.

Командир взвода замедлил шаг возле “пикапа”.

— Далеко ещё до баррио Бао? — спросил он. — По этой дьявольской жире самый короткий путь кажется долгим.

— Ещё около трех километров придется вам идти, господин унтер-офицер, — ответил Савада и поинтересовался: — Партизана поймали?

— Нет. Это мы проводника взяли и связали, чтобы не сбежал. Просишь их показать дорогу, а они бегут. Невежественные люди.

— А зачем вам тащиться до этого баррио? — вмешался Эдаио. — Мы только что были там — никаких хуков там нет, всё спокойно.

— Да мы не за ними охотимся. Рис идем добывать, — ответил командир взвода. — Саботажники! Сколько японской крови пролито, пока их освободили, а они не хотят теперь нас кормить. Все они заодно с коммунистами, негодяи.

— Желаю успеха!

— Да уж будьте покойны. Вырвем из глотки! Надолго запомнят, как не выполнять приказы императорской армии! — ответил унтер-офицер и широким шагом стал, догонять свой взвод.

Эдано смотрел вслед удалявшейся колонне. Вот она достигла поворота, и повозки скрылись за придорожными кустами…

“Как же так, — размышлял он — Ведь мы освободили филиппинцев от угнетателей-янки. Почему же местные жители так враждебно относятся к нам? Мы за их освобождение заплатили кровью, а они жалеют нам риса. Игнасио и этот проводник — бедняки, им доставалось при янки горше всех. Должны, кажется, они понять великую миссию Японии?”

— Господин унтер-офицер, — сказал Савада, — я показал вам “Азию для азиатов”.

— При чем тут “Азия для азиатов”? Ведь мы действительно сражаемся за избавление азиатских народов от белых угнетателей — англосаксов.

— Так точно, господин унтер-офицер!

— Оставь своё “так точно”. Говори толком, если понимаешь лучше меня. Ведь ты пробыл здесь три года и даже на их языке говоришь!

— Видите ли, господин унтер-офицер, раньше у этих крестьян рис отбирали для американцев. А теперь вывозим мы, японцы. Какая им разница, кто обирает их — белые или желтые?

— Вздор. Его величество предоставил Филиппинам независимость.

— Простите, но зачем этому крестьянину такая независимость? Чтобы его, как собаку, на поводке водили? Разве не всё равно ему, кто держит другой конек веревки? Ему нужна земля, на которой он мог бы вырастить рис и кормить семью. Ведь вы сами из крестьянского поселка, видели, как живут там арендаторы, Казалось, куда хуже. А эти…

— Они живут действительно беднее наших арендаторов… — согласился Эдано, но тут же резко оборвав разговор: — А остальные разговоры — вздор. Сейчас война!

— Так точно, господин унтер-офицер! Война!

— Ты хоть другим не мели ерунды, — с досадой сказал Эдано. — Дойдет до ушей кэмпейтай [13] Кэмпейтай — военная жандармерия. , тогда узнаешь. Это похуже Миуры будет.

— Слушаюсь, господин унтер-офицер. Вот вы понимаете, что такое жандармерия. Эти двое, что в машине лежали, — если бы вы их видели… А бедный Игнасио! Чем он виноват, что не хочет умирать с голоду? Покажите мне в любой стране, как живут крестьяне, и я скажу, счастлив там народ или нет. Но так я говорю только с вами. Робкий я человек. Смелые погибли или в тюрьмах блох кормят. А я… Вы мне спасли жизнь и вольны теперь ею распоряжаться. А я многое бы отдал, чтобы распорядиться вашей.

— Хватит об этом. Не хочу слушать! А тут, — показал Эдано в сторону ушедшей колонны, — трудности войны. Филиппинцы в конце концов тоже поймут нашу великую миссию. Им просто нужно объяснить. У нас это не всегда умеют. Поймут! — закончил он, успокаивая сам себя.

Но успокоение не приходило. В памяти опять всплыли два трупа филиппинских партизан, которые он видел час назад — в жандармском грузовике Живых их мучили жестоко. Но они молчали.

А смог бы он, Эдало, выдержать такие страдания? Да, если бы тайну у него вырывали враги. А если свои? Ведь отца тоже, наверное, пытали, — теперь он, Эдано, знает, что так и было… Японца пытали японцы. Ну, эти крестьяне, допустим, темные люди, хуки. Но его-то отец учитель.

Против кого он шел? Во имя чего?..

— А вот и Манила показалась, господин унтер-офицер! — прервал его мысли голос Савады.

Быстро промелькнула городская окраина — скопище хибарок из фанеры, жести, досок и разной рухляди. Нищета, обнаженная и кричащая, смотрела из подслеповатых окошек лачуг. Нищета была на лицах копошившихся в мусоре детей с рахитичными ножками и вздутыми животиками.

“Пикап” скользнул по дуге моста, переброшенного через канал, и они попали словно бы в другой мир — сытый и благоустроенный. Белые особняки прятались за изгородями из цветущих кустарников. В садах пестрели цветы.

Навстречу стали попадаться нарядные автомобили, экипажи-калесы. Изысканно одетые пассажиры свысока посматривали по сторонам.

— Вот для этих «Азия для азиатов» — вещь понятная, — не удержался Савада.

Промелькнул отель “Космополитэн”, и “пикал”, минуя гостиницу “Манила”, свернул к набережной. Путь грузовичку преградил полицейский патруль. С десяток легковых машин ожидали, когда разрешат проезд. Через несколько минут мимо стремительно пронесся черный лакированный лимузин и свернул к отелю “Манила”.

За зеркалыным стеклом мелькнуло холеное лицо старого японца.

– “Ниссан”, — завистливо посмотрел вслед лимузину механик. — Начальство какое-то!

Разница между роскошным лимузином и потрепанным “пикапом” свидетельствовала об огромной дистанции, разделявшей пассажиров.

В отеле “Манила”, на втором этаже, в апартаментах командующего четвертым воздушным флотом генерал-лейтенанта Томинаги Кёдзи все находились в тревожном ожидании. Генерал прохаживался по кабинету, который ему порядком осточертел. Когда-то он тешил себя тем, что этот отель прежде быт резиденцией самого Макартура — командующего американскими войсками на Филиппинах. (Газеты в США именовали его “Наполеоном лусонским”). Теперь это обстоятельство лишний раз напоминало о том, что прежний хозяин может вот-вот вернуться.

Пал японский гарнизон на острове Гуам янки захватили важную базу — остров Сайпан, атакуют Окинаву. Войска японской армии выбиты из Северной Бирмы. Самолеты “Б-29” бомбардируют Токио. Особенно беспокоило генерала то обстоятельство, что главная ставка объявила Филиппины ареной решающей битвы за Восточную Азию, когда войска врага уже на острове Лейте — в самом центре архипелага. Генерал пребывал в убеждении, что летчики четвертого воздушного флота сделали всё, что могли, для победы, но моряки и пехота действовали против вражеских десантов бездарно. Кёдзи с досадой признался, что не знает, что может теперь изменить ход событий. Очень неприятная ситуация. Подойдя к шкафу, генерал достал бутылку минеральной воды “Томин” — война войной, а про больной желудок забывать не следует — и вызвал адъютанта. Дверь тотчас же бесшумно отворилась, и в кабинет вошел майор Кобаяси.