Василий Ефименко - Ветер богов

Действительно, подлая жизнь, если она калечит человека, заставляет его поступаться честью и совестью. Ну, пусть страдают мужчины. Воины. А женщины — матери, жены, сестры, дочери? Почему они-то должны страдать. Та же Ацуко… Бесправная и беспомощная. Ему она так ничего и не сказала. А почему она должна рассказывать? Кто он ей? Муж, брат? Не она виновата, если так жестока жизнь…

Выбросить надо всё это из головы. Помочь бедняжке невозможно. У него свой удел. “Нет, кончаю на этом”, — приказал он себе, хотя сердце ныло от щемящей боли.

Поздно вечером Адзума передал ему записку от Ацуко. Эдано, не читая, порвал на мелкие клочки.

— Больше не напоминай мне о ней! Всё!

Так просто сказать “всё”. Сложнее отказаться от Ацуко и забыть её. Вопреки воле Эдано, она заняла своё место в его сердце. К тому же он понимал справедливость слов Савады. Ацуко действительно ничего от него не требовала, она была совершенно бескорыстна и, возможно, любила его.

Эдано старался ограничить свои интересы военным городком, аэродромом. В город он не ходил, чтобы не растравлять душу воспоминаниями. Гораздо внимательнее Эдано стал прислушиваться к тому, что вбивал в головы подчиненных подполковник Коно. Речь шла о новейших марках русских самолетов, об особенностях тактики русской авиации…

Коно всё более ожесточался, и даже в его всегда ровном голосе стали прорываться визгливые ноты. Подполковник понял, что время для нанесения удара по русским, планы которого столько лет вынашивались в штабах Квантунской армии, ушло. Сводки сообщали о десятках эшелонов с боевой техникой, прибывающих на восток к русским армиям. Те, кто разгромил гитлеровскую Германию, воодушевленные победой, спешили теперь на Дальний Восток. Зачем? Коно это было ясно. Русские в Приморье пополнили свои силы дивизиями ветеранов, авиацию — боевыми асами, уничтожившими гигантскую воздушную армаду Геринга. Против этих сил — Коно это тоже понимал — его летчики не смогут выстоять. И это приводило подполковника в бешенство. Он, не стесняясь, поносил тех наверху, кто, по его мнению, упустил удобный момент для нападения на русских и в своё время не захотел прислушаться к советам знающих дело офицеров. “Тупицы, чинуши!” — яростно бранился Коно.

Среда 8 августа 1945 года выдалась дождливой и пасмурной. Только к концу дня из-за туч проглянуло солнце и заиграло в листьях и на траве россыпью сверкающих капель.

Неподалеку от солдатской столовой Эдано встретил Саваду. Обычно избегавший на людях разговаривать с летчиком, механик, заметив, что тот один, подошел к нему.

Савада был чем-то озабочен.

— Ты знаешь, прошел слух, будто амеко сбросили на Хиросиму новую, огненную бомбу. Среди жителей много жертв, — взволнованно сообщил он. — У меня сестра там живет.

— Думаю, что всё это преувеличено! Все погибнуть не могли. Напиши сестре — и узнаешь! — успокоил друга Эдано.

Механик, сокрушенно пожав плечами, пошел в казарму поспать после суточного наряда.

Эдано бесцельно направился в сторону военного городка.

Навстречу шел сияющий Адзума.

— Предвкушаешь заранее увольнение, студент?

— Так точно, командир!

— А стихи новые пишешь?

— Писал, — рассмеялся тот. — Только любовные.

— Стихи понравились Хироко?

— Стихи-то нравятся, а сам я не очень. Пытался “пикировать”, но был отбит! — улыбаясь и разводя руками, ответил Адзума.

— А как живет Ацуко? — неожиданно для себя спросил Эдано.

— Скучает. Даже похудела. За ней снова таскается Нагано, да только впустую.

— Вот как! — стараясь казаться равнодушным, проговорил Эдано.

Адзума помолчал, потом заговорил снова:

— У меня большая просьба, командир. Походатайствуйте, пожалуйста, чтобы меня в воскресенье отпустили.

— Ладно, поэт! — улыбнулся Эдано. — Постараюсь.

В последнее время увольняли в город мало и неохотно. Чувствовалось какое-то напряжение. Участились проверки, учебные тревоги. Только в последние три дня, после отъезда подполковника по вызову в штаб армии, стало немного легче. Но завтра он должен был вернуться, и все ждали, что муштра начнется с новой силой.

“Завалюсь пораньше спать, — решил Эдано. — Да Адзуме поручу купить спиртного. Что-то Савада скис”.

Механик действительно был уже несколько дней мрачен и неразговорчив. Встречаясь с ним у самолета, Эдано старался расшевелить Саваду, а тот отвечал односложно или отмалчивался. Вот ещё эти слухи о какой-то огненной бомбе!..

После отбоя казармы замерли. Каждый дорожил минутами отдыха. Во сне каждый был свободен и, если повезет, мог в сновидениях увидеть близких, побывать в родных краях, встретиться с любимой. Только неудачникам мерещилась во сне разгневанная рожа ефрейтора или унтер-офицера…

Кто из обитателей казармы мог подозревать, что в это время в далекой Москве японский посол Сато, приглашенный в Министерство иностранных дел, выслушивает заявление Советского правительства. В заявлении указывалось, что Советское правительство, верное своему союзническому долгу присоединилось к Потсдамской декларации и этот акт Советского Союза является единственным средством, способным приблизить наступление мира, освободить народы от дальнейших жертв и страданий и дать возможность японскому народу избавиться от тех опасностей и разрушений, которые были пережиты Германией после её отказа от безоговорочной капитуляции. “С завтрашнего дня, то есть с 9 августа, — говорилось далее в заявлении, — Советский Союз будет считать себя в состоянии войны с Японией”.

Под утро весть о войне долетела до всего авиаотряда Такахаси. Сонный дежурный — низкорослый поручик — ошалело смотрел на врученную ему телеграмму.

Телеграмма из штаба армии была лаконична и заканчивалась словами: “Привести отряд в боевую готовность”. Важно и методично, словно шла обычная штабная игра, полковник Такахаси инструктировал командиров эскадрилий. Однако он был в явном затруднении и очень раздосадован тем, что в такую ответственную минуту рядам не оказалось Коно.

Все прежние планы отряда были рассчитаны на то, что Квантунская армия первой нанесет удар. Оборона игнорировалась, и сейчас было неясно, что следует предпринять.

Полковник любил поговорить. Но на этот раз он не успел исчерпать и половины запасов своего красноречия. Раздался воющий звук сирены — воздушная тревога.

“Эта не учебная”, — мелькнула у всех одна и та же мысль.

— По самолетам! — приказал Такахаси и кинулся к командному пункту — хорошо упрятанному и надежному убежищу.

В лучах восходящего солнца все заметили рой темных, увеличивающихся в размерах точек. Девять, восемнадцать, двадцать семь, — мысленно стал подсчитывать полковник и сбился.