Фернандо Гамбоа - Черный Город

Решив, что на остром лезвии ножа уже не осталось болезнетворных микробов, я подошел к профессору со спины и положил ему руку на плечо.

Он повернул голову ко мне, и в его глазах засветился страх.

— А ты когда-нибудь это делал? — встревоженно спросил он.

— Вы и вправду хотите, чтобы я вам на этот вопрос ответил?

— Черт бы тебя побрал, Улисс… — пробурчал профессор. — Сейчас одна из тех ситуаций, когда вполне можно было бы соврать.

— Не переживайте, — сказал я ему уже в десятый раз за последние десять минут. — Все будет хорошо. Я знаю, что делаю.

Кассандра молча посмотрела на меня: в ее глазах застыл немой вопрос.

Я ответил ей точно таким же взглядом и тоже молча, а потом, испытывая некоторую неуверенность, слегка поморщился и пожал плечами.

Профессор, не зная об этом моем молчаливом признании собственной некомпетентности, закусил зубами палочку, подготавливая себя к маленькой хирургической операции, для проведения которой у нас, конечно же, не имелось абсолютно никаких обезболивающих средств. Не было даже самой обычной бутылки виски, которое в художественных фильмах нередко используют в качестве «обезболивающего средства» для тех, кому приходится делать операцию в не совсем подходящих для этого условиях.

— Я готов, проф, — спокойно произнес я, пытаясь казаться невозмутимым. — Сейчас приступим. Я посчитаю до трех и затем сделаю надрез. Договорились?

Профессор, сжимая зубами палочку, неохотно кивнул.

— Готовы? Раз…

Я, не досчитав до трех, резанул по опухоли абсолютно неожиданно для профессора, отчего тот, резко дернувшись, выплюнул палочку и издал такой вопль, какой, наверное, было слышно в сельве на много километров вокруг.

Если бы Иак и Кассандра не держали его крепко с обеих сторон, он наверняка бы набросился на меня с кулаками. А так он, краснея от гнева и боли, просто выпалил в мой адрес целую пулеметную очередь невоспроизводимых ругательств.

— Готово, проф, — сказал я, промывая рану водой. — Думаю, было лучше, что я резанул неожиданно для вас.

— Да иди ты к черту с этим своим «лучше»! — запротестовал профессор. — Так никто не делает…

Я, игнорируя его бурчание, стал внимательно рассматривать сделанный мною не очень глубокий надрез длиною в пять сантиметров. И вдруг из него появилось нечто такое, что, как мне казалось раньше, встречается только в художественных фильмах.

Это была какая-то личинка толщиной почти в полсантиметра, с губастым черным ртом и малюсенькими крючкообразными лапками. Она высунулась из раны, словно маленькое противное инопланетное существо, и с вызывающим видом уставилась на меня, осмелившегося ее потревожить.

— О Господи!.. Это еще что за чудище? — испуганно спросила, стоя рядом со мной, Кассандра.

— Что? Что там такое? — встревожился профессор, забывая на некоторое время о боли и пытаясь обернуться.

Ответ на его вопрос прозвучал из уст Иака.

— Это сутуту, — как ни в чем не бывало пояснил тот. — Муха, наверное, укусить несколько дни назад и оставлять личинка, и личинка расти много.

— А как мы ее вытащим? — спросил я, заметив, что мерзкая личинка стала пятиться в глубину опухоли. — Наверное, нужно сделать более глубокий надрез.

— Об этом не может быть и речи! — воскликнул, приходя в ужас, профессор.

— Это не нужно, — сказал туземец со снисходительной улыбкой. — Сутуту любить музыка.

Под нашими любопытными взглядами Иак поднял с земли какой-то прутик и, взяв у меня нож, заострил им кончик прутика так, что тот стал похож на острие иглы. Подойдя затем к профессору, крутившемуся то в одну, то в другую сторону в безуспешных попытках взглянуть на свою спину, он начал делать то, чего мы в данной ситуации от него аж никак не ожидали, — он начал свистеть.

Мы вдвоем с Кассандрой с недоумевающим видом переглянулись, увидев, что туземец насвистывает засевшей в спине профессора личинке какую-то мелодию, — так, как это делает понравившейся ему самке щегол-самец. Однако затем прямо на наших глазах произошло нечто невероятное: личинка высунула из раны сначала голову, а затем и вообще частично вылезла и стала двигаться подобно змее, загипнотизированной флейтой факира. Я не мог поверить своим глазам. Это был один из тех случаев, рассказывать про которые бесполезно, потому что все равно скажут, что ты привираешь, — как бы ты ни клялся, что говоришь правду.

Когда уже почти половина туловища личинки оказалась снаружи, Иак быстрым движением правой руки проткнул личинку заостренным прутиком насквозь и вытащил ее из раны, отчего профессор вскрикнул от боли, а мы с Кассандрой облегченно вздохнули.

Затем туземец взял немного волокон лианы, которая называлась «обезьянья лестница», полил их красным соком дерева, называемого «драконьей живицей», тщательно эти увлажненные волокна размял, плюнул на них пару раз и, покрыв получившуюся массу сверху грязью, приложил ее к ране профессора, обещая при этом, что боль скоро ослабнет и загноения раны не произойдет. Нам с Касси после того, как он весьма своеобразным способом расправился с личинкой, не оставалось ничего другого, кроме как ему поверить.

В этот день мы шли в течение нескольких часов, проходя то через зоны густой, как живая изгородь, растительности, то через территории, на которых деревьев, лиан и кустов было так мало, что мне начинало казаться, что мы прогуливаемся по ухоженному саду, и лишь гигантские деревья шестидесятиметровой высоты напоминали мне о том, где мы на самом деле находимся.

— Похоже на свод собора… — показывая на небо, восхищенно произнес профессор, у которого после того, как Иак дал ему выпить сока какой-то лианы — чтобы ослабить боль в ране, — разыгралось воображение и развязался язык. — Бесконечно огромного собора…

— Да уж, — хмыкнула Кассандра, отгоняя ладошкой насекомых, мельтешащих у нее перед лицом. — Собор, в котором полно москитов.

— Москиты тоже творения Божьи, — с идиотской улыбкой на губах напомнил ей профессор. — Это ведь тоже его дом…

Кассандра закатила глаза, а я повернулся к Иаку, который шел теперь в хвосте нашей маленькой группы, и поинтересовался:

— Можно узнать, что ты ему дал?

— Только лекарство от боль, он похожий на айауаска [34] Айауаска — напиток из настоя корней айауаки. , — сказал Иак таким тоном, как будто речь шла о чем-то самом-самом обыденном.

— Что-то мне не верится… Ты дал ему какой-то галлюциноген?

— Очень мало, как для ребенок, — ответил туземец, пожимая плечами. — Не происходить ничто плохой.

— Ничего плохого, может, и не произойдет, — вмешалась Кассандра, видя, как профессор поднял руки к небу, — но вот религиозный пыл, ранее отнюдь не свойственный ему, похоже, пробудился.