Леонтий Раковский - Константин Заслонов

Норонович и несколько партизан уже выводили из конюшни лошадей и запрягали в розвальни. Им помогал разбуженный конюх хозяйства. Он всё приглядывался к партизанам, стараясь в свете зажженной «летучей мыши» разглядеть их.

— Ребята, откуда вы? Чьи вы? — попытался узнать он.

— Мамкины, — неласково ответил Пашкович.

— Вы из лыжного десанту! — понимающе сказал колхозник.

— Меньше говори, больше делай, борода! — прикрикнул на него Норонович.

Директор открыл амбар. Жолудь взял «летучую мышь» и первым вошел в амбар, освещая закрома.

— Горох.

— Хорошо! А там что? — шел за ним Заслонов.

— Муки немного… — поспешил директор.

— Чего врешь, — немного? Тут пудов пятьдесят! — поправил его Вася Жолудь.

— Крупа есть? — спросил Заслонов.

— Есть вот тут, — услужливо указал директор.

Он догадался-таки повязать лысину носовым платком и ходил, словно у него болели уши.

Партизаны быстро, весело грузили мешки на розвальни.

— Товарищ полковник (Заслонов приказал всем звать себя так, чтобы запутать межевцев), здесь еще масло есть! — крикнул шаривший по всем закоулкам Жолудь.

— Давай его сюда!

— И бидон с чем-то.

— Там творог, — заикнулся директор.

— Что, хотел скрыть? Фрицам припасал? — повернулся к нему Заслонов.

— Нет-нет, забыл, господин… това… полковник… Мне бы хоть маленькую расписочку, что взяли, а то не верят, — взмолился, чуть не плача, директор.

Он протянул Заслонову блокнот и карандаш.

— Напиши! — кивнул Алексееву Заслонов.

Анатолий взял блокнот и при свете «летучей мыши» стал писать расписку.

— Взято пшеничной муки килограмм…

— Пятьсот… — подсказал директор.

— Это с усушкой и утруской? — усмехнулся Норонович.

— Клянусь совестью, — пятьсот!

Партизаны потешались:

— Совесть!..

— Если будешь клясться своей совестью, ничего не напишем! — сказал Пашкович.

— Дальше! — нахмурился Заслонов. Директор диктовал:

— Гороху шестьсот сорок килограммов, крупы пятьсот пятьдесят, еще творогу и сметаны.

Заслонов взял блокнот и расписался:

«Получил 10 марта 1942 года полковник дядя Костя».

Передал блокнот директору.

На дворе стоял целый обоз — восемь нагруженных добром подвод.

— А теперь все межевские — к директору! Возьмите и этого, а то еще до утра замерзнет тут, — указал Заслонов на связанного Мишу. Партизаны со смехом поволокли Мишу в квартиру директора. Туда же повели и конюха.

— Погостите у директора!

— Пусть он вас чайком попотчует! — хохотали партизаны.

— Товарищ старший лейтенант, входы и выходы заминированы? — спросил Заслонов у Лунева, когда пришли в дом директора.

— Заминированы, товарищ полковник, — не моргнув глазом, ответил Лунев, хотя ничего минировать и не собирались.

— Минами «сюрприз»?

— Точно так!

— До шести часов утра сидеть здесь! Кто попробует вылезть раньше, взорвет и себя и всех! В шесть разминируем! — сказал директору Заслонов, уходя с партизанами.

Подводы тронулись из Межева. На последней сидели пулеметчики.

— Высидят ли они до шести утра? — спросил, смея Лунев.

— Будут сидеть, как миленькие! — ответил Заслонов.

К утру все гитлеровские запасы Межева были развезены по окрестным деревням.

У заслоновцев нашлось много работы.

Они ежедневно выходили на шоссе подкарауливать одиночные фашистские машины и жечь мосты. Громили полицейские и волостные управы и каждый день на каком-либо перегоне минировали железнодорожное полотно.

— Хоть одному фрицу голову сорвите! — напутствовал всегда Заслонов своих партизан, уходивших на задание.

И они твердо помнили этот завет.

После того как партизаны на линии Витебск — Орша пустили под откос несколько воинских эшелонов, оккупанты усилили охрану пути.

Тогда, чтобы усыпить их бдительность, дядя Костя приказал минерам временно перекинуться на линию Борисов — Орша.

Заслонова больше всего беспокоило задание райкома ликвидировать громадный склад зерна в Будрине.

Ларионов прислал к нему связного с просьбой ускорить операцию.

Райком получил сведения, что оккупанты хотят еще до весенней распутицы вывезти к железной дороге из Будрина все две тысячи тонн зерна. Потому надо было торопиться.

А тут, как назло, стали ясные лунные ночи.

В весеннюю, темным-темную ночь, когда не видно в двух шагах, легко можно подкрасться к складу и бросить бутылку с зажигательной смесью. Пусть даже устроена вышка и на вышке торчит с пулеметом полицай.

Каждый партизан вообще с ненавистью смотрел на луну. Она всегда была его врагом, а здесь еще более пришлась некстати.

Командир отряда ходил сумрачный.

Штаб придумывал разные варианты уничтожения склада, но не мог придумать ничего подходящего.

Так прошло два дня.

На третий ранним утром Заслонов умывался у своей землянки, когда к нему подошел адъютант — Женя Коренев. Его голубые глаза глядели по-мальчишески озорно. Женя был чем-то возбужден.

Сзади за ним стоял молчаливый и обычно угрюмый Леня Вольский. Но и он сегодня казался более оживленным и веселым, чем всегда.

Дядя Костя сухо ответил на приветствие друзей ждал, что последует дальше.

— Товарищ начальник! — начал официально Женя. Так называли дядю Костю рабочие в глаза. — Разрешите мне и товарищу Вольскому рассказать наш план..

— Какой план? — удивленно повернул к Жене намыленное лицо Заслонов.

— План уничтожения склада в Будрине, — выступил вперед Леня.

Дядя Костя улыбнулся.

— А-а, старые поджигатели! — вспомнил он, как друзья прекрасно подожгли фашистский гараж. — Что ж, давайте послушаем.

И, вытираясь на ходу, он шагнул в землянку.

Здесь были: комиссар Алексеев, начальник штаба, Норонович и дед Куприянович.

— Товарищи, важная новость, — сказал Заслонов, входя в землянку. — Вот друзья пришли рассказать нам о своем плане поджога будринского склада…

— Послушаем, — пододвинулся к столу Алексеев.

Комиссар вставал рано и был уже одет и умыт.

Начальник штаба натягивал сапог.

— Я сейчас… Уже готов! — стукнул он последний раз в пол каблуком.

Норонович сидел с краю стола, недоверчиво сощурив свои кофейного цвета глаза. Ждал рассказа.

Непоседливый, хоть и хромой, дядя Куприянович топал на месте. Новость его заинтересовала.

— Теперь я понимаю, почему они — кивнул Куприянович на друзей, — с вечера до самой зари шепчутся в землянке и не дают другим спать. Уж я на них и покрикивал, признаться: «Спите вы, полуночники!»

Заслонов высунулся из землянки.

— Горохов! — окликнул он партизана-окруженца, который пристроился на пеньке брить двух товарищей: — Скажи, чтоб ко мне никто не входил! Ну, рассказывайте, орлы!