Георгий Свиридов - Дерзкий рейд

«Только бы продержаться, — думал Флоров, — только бы продержаться!» Он верил, что скоро должна прийти помощь. Еще в начале неравного боя, сразу оценив безвыходное положение, чрезвычайный комиссар, подозвал Мурада:

— Выбирайся из города… Любыми средствами… Сообщи нашим… Мы надеемся на тебя, Мурад!

Собрав в один кулак остатки отряда, Флорову отчаянным броском удалось пробиться к зданию Совета. Красноармейцы в считанные минуты забаррикадировали двери, окна и превратили невысокое одноэтажное здание, сложенное из сырцового кирпича, в довольно надежную крепость.

Джэксон с маузером в руках все время неотлучно находился рядом с чрезвычайным комиссаром. Вот когда пригодился подарок командира интернациональной роты Хабибулина! Почти в упор стрелял в наседавших мятежников и басмачей.

— Сидней, помоги Бровкину установить пулемет, — велел Флоров, когда закрепились в здании Совета.

Джэксон вслед за сибиряком полез на чердак, поднимая коробки с патронными лентами. Потом они вдвоем затащили туда пулемет и, выбив слуховое окно, повели огонь. Стрелял Степан Бровкин, а Джэксон помогал ему, заменяя ускакавшего Мурада.

Длинный летний день быстро кончился. Сумерки окутали город. Из разных концов Кизыл-Арвата доносились выстрелы. В темное небо потянулись дымные шлейфы, заплясали языки пожаров…

Мятежные отряды плотным кольцом окружили здание Совета. С гиканьем и свистом они бросались на приступ и всякий раз откатывались назад, сраженные метким пулеметным огнем.

— Что, гады, не нравится! — кричал им вслед Степан, вытирая тыльной стороной ладони вспотевший лоб. — Невкусно!

Когда наступила минутная передышка и умолк разгоряченный пулемет, сибиряк сказал Джэксону:

— Ступай вниз! Ты там нужней. А я тут один справлюсь…

Бровкин вытащил из вещевого мешка три гранаты, которые бережно хранил почти полгода. Теперь они были кстати.

Джэксон спустился вниз по шаткой лестнице и, вытащив маузер, пристроился у окна. На душе было горько. Положение безвыходное. Сколько они еще смогут тут продержаться? Час? Сутки?..

У соседнего окна на перевернутом ящике, прислонившись плечом к стене, примостился Флоров. Джэксону бросилась в глаза неестественная поза комиссара. И тут он заметил, что Флоров левую руку прижимает к животу, а на выгоревшей рубахе темнело мокрое пятно и красные струйки ползли сквозь пальцы по тыльной стороне ладони… А правой рукой, упершись в подоконник, комиссар твердо держал тяжелый кольт. Чуть дальше, поставив колено на стул, находился ашхабадец Саркисян с винтовкой в руках.

Увидев испуг в глазах Джэксона, комиссар натужно улыбнулся бескровными губами, хотел что-то сказать. Но в этот момент мятежники с диким ревом снова бросились в атаку.

— Держись, ребята! — крикнул Саркисян и щелкнул затвором.

Джэксон, следуя примеру Флорова, тоже уперся в подоконник и стал торопливо стрелять.

Вдруг в толпе атакующих один за другим гулко грохнули взрывы. Сидней понимающе улыбнулся: он знал, что это сибиряк бросил с чердака свои гранаты. Мятежники с воем кинулись обратно. Площадь перед зданием мгновенно опустела.

Джэксон вытер рукавом вспотевшее лицо и повернулся к Флорову. Комиссар все так же сидел у окна, только голова его была беспомощно опущена на грудь. Со лба на щеку и дальше на белый подоконник стекала алая кровь.

Джэксон бросился к нему:

— Товарищ комиссар!

Флоров не пошевельнулся. Он был мертв.

— Комиссара убили!..

В комнату, где находился Алексей Флоров, собрались остатки его отряда. Хмурые, сосредоточенные взгляды. Многие не стеснялись слез.

Стиснув зубы, сибиряк обвел взглядом товарищей:

— Погибать — так по-русски! С музыкой!

Высоко подняв единственную гранату, он широкими прыжками устремился к выходу:

— Ура-а!

За ним, сжимая винтовки, кинулись остальные.

Это была последняя, отчаянная контратака.

В рукопашной схватке, которая продолжалась несколько минут, одни погибли геройской смертью, других обезоружили, скрутили, взяли в плен. Среди попавших в плен находился и Сидней Джэксон.

— Проскочили, Игнатич? — Кочегар бросил в топку еще лопату угля и выпрямился, вытер рукавом потное и грязное скуластое лицо. — Как пить дать проскочили!

— Тута свои, работяги, как не проскочить, — ответил машинист, выглядывая из окна паровоза, подставляя лицо встречному сухому и теплому ночному ветру. — Как-никак, а Пашкина родина. Любят его и, вишь, под носом у золотопогонников путь поезду открыли.

Игнатич оглянулся, посмотрел с усмешкой и весело присвистнул:

— Что, съели, ваши благородия?

Сзади, постепенно удаляясь, горели огни станции, депо, светились редкие окна засыпающего города. Новая Бухара. Доносились приглушенные хлопки редких винтовочных выстрелов. Но они уже ничего не могли изменить. Стреляли просто так, для острастки да со злости, пуляли в хвост проскочившего паровоза с тремя вагонами.

Впереди, освещенные луной, поблескивали серебряной ниткой стальные рельсы, убегая загадочно далеко, в синюю бархатную темноту ночи.

— Теперь до самого Чарджуя шпарить будем без запинки, — сказал машинист. — Тут дорожка ровная.

Кочегар взял медный, слегка помятый, закопченный чайник и, подняв над лицом, полил струей в открытый рот. Напившись, облил лицо и голову водою.

— Игнатич, а ты наркома Полторацкого хорошо знаешь?

— И не только его самого, а и отца, и всю ихнюю семью… Свой брат, железнодорожник! В Новой Бухаре, помню, пацаном Паша бегал по станции, лазил по депо, к машине льнул и все просился взять в рейс. А теперь главное начальство — народный комиссар труда всего Туркестана. Шишка!

— Чудно даже как-то.

— А что чудного?

— Ну все это, в общем, насчет начальства. Странно даже.

— Все как положено, раз нашенская власть, то и начальство должно быть свое, пролетарское. И ничего странного нету! А ты вот, как посмотрю на тебя, так и думаю, что действительно парень-гвоздь, только никуда не лезешь.

— Это почему же? — В голосе кочегара послышалось удивление.

— Да потому, что с обеих сторон тупой.

— А ты тоже мне! Не больно острее моего! Такой же лапоть, да только постарше, постоптанней!

— Не фыркай зазря, высунь вывеску свою под ветерок встречный да поостудись немного, — посоветовал машинист. — Павлушка теперь Пал Герасимычем стал, факт! В трех вагонах с комиссией шпарит, справедливость рабочую делать. А почему ему такое доверие от народа? Почему уважение и прочее? Не знаешь, молчишь… Тута не фыркать надо, а мозгами шевелить. Грамотный он, отец из шкуры лез, а парня учил. А потом, когда царя скинули, кто от нас делегатом на Второй съезд Советов ехал? Он, Павлуша Полторацкий! В Питере побывал, Ленина видел, разговор с ним имел, вот как мы с тобою. А Ленин — это ты сам знаешь кто… Если по-нашему, по-рабочему судить, так я думаю, товарищ Ленин сильный человеческий магнит, вот кто он!