Георгий Свиридов - Дерзкий рейд

— Все они теперь бывшие, — рассуждал Федька, ведя бойцов по пыльному переулку. — Сейчас свернем налево, а потом прямо. Царя Николашку тоже уже шлепнули! В Екатеринбурге. Вчерась сообщили.

Бернард не слушал дальше Федьку. В голове не укладывалась такая сенсация, Николай Романов казнен большевиками! Татары на своем языке стали оживленно лопотать, обсуждая новость.

— Да, бывшая великая Российская Империя трещит по швам, — сказал тихо Бернард, бросив многозначительный взгляд на Кирвязова. — Как считаешь, Илья?

— Только бы не прозевать, — ответил тот и улыбнулся сухими маленькими губами.

— Все будет в наших руках, — в тон ему отозвался Бернард.

Они встретились лишь вчера. Все эти дни Брисли, стараясь ее привлекать к себе внимания, обходил каждую роту отряда, знакомился с бойцами. Это входило в его обязанности. Только этот человек, с документами чекиста, имел еще и тайную цель — разыскать агента. В Москве, в Сокольниках, на явке военный атташе английского посольства показал Бернарду фотографию человека лет тридцати, с обычным, ничем не привлекательным, слегка вытянутым лицом, блеклыми светлыми глазами и маленькими губами, и пояснил, что у их агента, прибалтийского барона Альберта фон Краузе, настоящие документы на имя красноармейца Ильи Кирвязова, расстрелянного в Мурманске, когда там высадились английские и французские войска.

Бернард разыскал Кирвязова на второй день плавания на пароходе, однако лишь вчера удалось поговорить с ним несколько минут. Кирвязов стоял один у самого борта на корме и попыхивал самокруткой. Бернард подошел, попросил прикурить и, улучив момент, тихо шепнул пароль. Барон растерялся, пальцы у него дрогнули, и он выронил самокрутку.

— Подними и выкинь за борт. — Бернард тихо назвал подлинное имя барона, отчего у Кирвязова пошли красные пятна по шее, лицу, а в глазах замелькал страх. — Тряпка!

Только несколько крепких ругательств, произнесенных почти беззвучно по-английски Бернардом, заставили барона успокоиться: он окончательно убедился в том, что перед ним действительно его единомышленник и коллега, а не страшный московский чекист. Он сразу обрел силу духа.

— Где? — Бернард назвал слово «золото» по-английски.

Барон сообщил, что оно находится на пароходе, только он никак пока не разыскал эти секретные ящики, он облазил весь трюм, но и там их не оказалось.

— Скорее всего, они хранятся в каютах командира, комиссара и начальника особого отдела, — по-английски ответил барон.

На почту они опоздали, там уже наводили порядок моряки Астраханско-Каспийской флотилии. Матросы отбили здание и поставили охрану.

Моряк с забинтованной шеей и порванным наискось рукавом форменки небрежно стоял в дверях, зажав под мышкой карабин, и никого не пускал внутрь.

Бернард сунул ему в белобрысое лицо мандат Ивана Звонарева, показывая пальцем на главную строчку:

— Читай, что написано? «Всероссийская чрезвычайная комиссия»… А вот здесь что? «Москва»!

Но тот был невозмутим:

— Тебя, работяга, еще пустить можно, а их, пехоту, — он показал пальцем на остальных, — ни за что!

Бернарду ничего не оставалось делать, как идти одному. Кирвязов и четыре татарина остались дожидаться его у каменных ступенек.

Бернард сразу направился в аппаратную телеграфа. Там было пятеро матросов, вооруженных маузерами, и начальник почты — человек средних лет, интеллигентного вида. Он, терпеливо слушая моряков, смотрел поверх их бескозырок своими светло-зелеными, бутылочного цвета остекленелыми глазами и со всеми соглашался, кивая головой. За последние полгода он пережил больше, чем за всю свою жизнь. Дважды его ставили к стенке, по очереди: сперва красные, потом белые. Грозили, требовали. Начальник почты ушел в себя, замкнулся, стал безразличным ко всему, словно на него надели какую-то скорлупу, лишь в темно-каштановых волосах появились седые пряди.

Он стоял, устало прислонившись костлявым плечом к стене, и отвечал односложными фразами. Час назад в этой же комнате хозяйничали мятежники, и бывший офицер, пухлолицый, с щеголеватыми усиками и бакенбардами, злобно тыкал в лицо наганом и требовал немедленно связи с Оренбургом, с атаманом Дутовым или Красноводском. Теперь пришли красные матросы, требуют связи с Царицыном и Баку. Но ни мятежники, ни большевики не хотят понять, что линия связи давно перерезана и дальше пригородных станций железной дороги вести разговор нельзя…

Бернард, едва переступив порог, потребовал немедленно сообщить ему все, что поступило из Москвы.

Матросы, только что спорившие с начальником почты, повернулись к вошедшему. Один из них, невысокого роста, по-видимому старший, слегка улыбнулся:

— Всем необходимо и всем срочно. Садись! Ты из речной пехоты, с пароходом прибыл?

— Из экспедиционного отряда, — поправил Бернард.

— У вас командир с такой нерусской, азиатской фамилией? — сухо спросил начальник почты.

— Да, его фамилия Джангильдинов, он из киргизских степей, — ответил Бернард, мельком оглядывая начальника почты. — Вы знакомы?

— Нет, просто вспомнил. Профессиональная память, засела одна телеграмма в голове. Два дня назад ему пришла. Была короткая связь, всего несколько минут. — Он говорил тихо и бесстрастно, словно рассуждал сам с собой — На проводе — царицынская чека, а здесь, у аппарата, офицер-эсер. Дернулся лицом и зашипел на телеграфиста, как будто на том конце могут подслушать: «Принимай, принимай!»

— А вы помните содержание телеграммы? — спросил Брисли.

— Текст был весьма лаконичен: в отряде предатель. И называлась фамилия.

Бернард внутренне дрогнул, хотя лицо оставалось совершенно спокойным. У него было такое ощущение, что он сорвался с горы и летит в бездну.

— Это уже важно. Интересная телеграмма! — сразу оживился низкорослый моряк. — Припомни фамилию гада!

— Да, да, важно знать фамилию, — в тон ему сказал Брисли, мысленно прикидывая, что сейчас он будет делать, если произнесут фамилию Звонарева.

Все смотрели на начальника почты. Даже те трое моряков, что сидели в углу за столом и усердно читали пышные мотки бумажных лент с текстами телеграмм, прервали свое занятие и подняли головы.

— Фамилия такая русская, звонкая… То ли Колоколов, то ли Набатов, что-то в этом смысле.

У Брисли отлегло от сердца, он сразу почувствовал себя легко и уверенно, стал энергичным и напористым.

— Где сама телеграмма?

— Я же говорил, что офицер-эсер принимал.

— Значит, здесь нет текста?

— На почте не имеется, но, может, у того офицера сохранился.

— У офицера, которого теперь ищи-свищи как ветра в поле! Странная логика! — вмешался Бернард, стараясь направить допрос в нужное ему русло. — Чем вы можете доказать и подтвердить, что была такая телеграмма?