Юрий Пшонкин - Пленник волчьей стаи

Атувье сел на землю, положил руки на колени, опустил на них голову. Как он ждал этого утра! Как рвался в Каиль, к людям. И вот теперь, когда до яранги отца так близко, он должен… прятаться от людей. В дни и ночи скитаний с волками и особенно после того, как убил Вожака, он старался прогнать от себя даже мысль о том, что станет отверженным. Он верил, хотел верить, что никто не узнает о его плене, о стае, с которой охотился на домашних и диких оленей. «Что мне делать? Идти? Или затаиться и ждать, когда мать или отец пойдут к реке за водой, и спросить у них?» — размышлял Атувье.

А кругом пробуждалась жизнь. В распадках сопок, под крутыми берегами рек, в ложбинах еще курился на солнце тяжелый снег, но уже покрывались изумрудными лоскутами открытые поляны, бугры, сквозь прошлогоднюю траву и прелую листву к свету рвались ярко-зеленые стрелки черемши, росли-набухали почки на тополях, карликовых березах, кустах жимолости. Над тундрой носились стайки уток, а на глухих озерах пели свадебные песни белые лебеди, серые гуси-гуменники. Все радовалось теплу, солнцу, весне. Север начинал еще один круг жизни.

Шаман Котгиргин, чья яранга, словно сторожка стойбища, стояла чуть выше остальных, давно уже был на ногах. Чуток и неглубок старческий сон. Даже шаманы торопятся насладиться остатками быстро убывающих дней в «нижней тундре». А Котгиргину в этот день предстояло совершить немало дел — во многих ярангах болезни поселились в животах младенцев. Ему надо было собрать березовых почек, чтобы приготовить целебные отвары. Их сбор нельзя откладывать — через два-три дня почки потеряют силу. Котгиргин привязал к поясу замшевый мешочек из оленьей шкуры и направился вверх по тропе, ведущей к рощице березок-невеличек. Оттуда, сверху, он и разглядел Атувье, сидевшего недалеко от яранги Петота.

Черная спина первым услышал приближение шамана. Он подошел к Атувье и утробным рычанием предупредил о другом человеке. Бывший пленник вздрогнул, быстро поднялся, озираясь по сторонам. Котгиргин был уже близко. Атувье пригнулся попятился в кусты.

— Сын Ивигина, не уходи. Я буду говорить с тобой, — крикнул Котгиргин.

Атувье выпрямился. Он дрожал от страха. Да, он боялся Котгиргина, ибо шаманы разговаривают с духами.

Котгиргин медленно приближался. Черная спина посмотрел в глаза Атувье. Тот приказал не трогать шамана.

Не доходя до Атувье шагов десять, Котгиргин остановился, сел на землю. Атувье робко приблизился к нему и тоже сел.

— Ты стал настоящим мужчиной, сын Ивигина, — вместо приветствия сказал Котгиргин. — Ты стал самым большим чаучу на берегах Апуки.

Атувье глубоко вздохнул, — но ничего не сказал.

— Почему ты хотел бежать от меня? — спросил шаман.

Атувье опустил голову, хрипло ответил:

— Я испугался тебя, Котгиргин — это были первые его слова, которые он сказал человеку после той ночи.

— Значит, правду говорят люди, что ты живешь с волками, — шаман кивнул на Чёрную спину.

Атувье испуганно посмотрел на шамана и торопливо ответил:

— Я жил среди волков всю зиму, но теперь я снова свободен. Я… я — не волк, Котгиргин.

Шаман, не мигая, смотрел на перепуганного огромного парня. «От него пошли бы сильные дети», — мелькнула мысль» Ему было жаль сына Ивигина.

Зачем ты показал себя Пелату, когда волки гнались за ним?

— Я… я очень хотел увидеть человека, — признался Атувье и отвел взгляд от шамана.

Котгиргин смежил веки, словно заснул сидя. Он думал.

Атувье не смел даже пошевелиться, ждал. Большой Атувье с суеверным страхом ждал слов сухонького старика.

— Ты нарушишь закон, если войдешь в, стойбище, — начал Котгиргин.

Атувье напрягся. Сердце его замерло: если шаман скажет, что ему нельзя видеть людей, то он вынужден будет подчиниться его воле.

— У чаучу много обычаев, и все должны их уважать, — продолжал Котгиргин. — Но не все их уважают. Богатые всегда жили по своим обычаям, по своим законам. Знай: в нашем стойбище сейчас живет Вувувье. — без всякого перехода сообщил шаман. — Вувувье тоже нарушает обычаи и законы — он силой заставляет пастухов и охотников продавать ему пушнину и дает за шкурки совсем мало товаров.

— Да, Котгиргин, ты говоришь правду, — подтвердил Атувье. — Я знаю.

— Но ты еще не знаешь, что он отдал выкуп Итекьеву за Тынаку, предназначенную в жены тебе, — сказал шаман.

Атувье вздрогнул, уставился горящими глазами на шамана, но тут же обмяк, опустил голову.

— Вувувье нарушил обычай: старейшины стойбища еще не признали Тынаку свободной от слова ее отца, которое он дал при ее рождении твоему отцу, — сообщил Котгиргин.

Атувье недоуменно взглянул на шамана.

— Но ведь я… все знают про Атувье-волка, — робко промолвил он.

— Я сказал совету старейшин, что слово Итекьева потеряет силу с подходом первой чавычи, а значит, Вувувье нарушил обычай, — ответил шаман и продолжал — Ты знаешь, нарушивший обычай изгоняется из стойбища. Но Вувувье не боится быть изгнанным — у него столько оленей, сколько чаек на всей Апуке — от устья до истоков, и многие люди его должники. Кто заставит его соблюдать наши обычаи? Никто. Вувувье это знает — у него много оленей. У тебя нет оленей — тебя прогонят.

Атувье снова склонил голову.

— Слушай, сын Ивигина, — потребов шаман.

Атувье выпрямился.

— Тебя прогонят, но ты должен показаться всем, — сказал шаман. — Пусть люди увидят тебя, жившего с волками. Пусть увидят, что ты остался человеком. У тебя впереди длинная дорога жизни, и ты еще будешь жить с людьми. Скоро ветер перемен прилетит в страну чаучу. Знай: шаман Котгиргин будет просить духов помогать сыну Ивигина. Ты все понял?

— Да-а, — кивнул Атувье. Ему были приятны слова шамана, — Почему ты жалеешь меня, Котгиргин? — осмелился спросить он.

Шаман опять прикрыл веки. Он снова думал. Долго думал. Наконец сказал:

— Я открою тебе одну тайну. Тайну, о которой никто, кроме тебя, не должен знать до тех пор, пока я не уйду к «верхним людям».

— Я сохраню твою тайну, Котгиргин, — пообещал Атувье, потрясенный словами шамана.

— Это было давно, — начал Котгиргин. — Когда я был таким; как мой внук Ятынват, который родился десять весен назад. Я ловил в Апуке рыбу вон за тем кривуном, — шаман показал на реку. — Рыбалка была хорошей, и в азарте я оступился и упал в реку. Ты знаешь наш обычай — упавшего в воду не спасают, ибо его позвали к себе «верхние люди». Но я, захлебываясь, все равно стал звать на помощь. Мне очень хотелось жить. И вдруг, когда сил у меня совсем не осталось, а тело сковал холод, мне на плечи упала петля чаута. Я почувствовал, как петля сжимает горло, но я успел ухватиться за чаут руками, и меня кто-то потащил к берегу. — Шаман перевел дух, затем продолжал: — Меня спас пастух Опрыятгыргин, отец твоего отца. Опрыятгыргин возвращался в стойбище после охоты на диких оленей. Он услыхал мой крик и поспешил на помощь, нарушив обычай. Когда я выплюнул из себя воду и голова моя снова стала светлой, Опрыятгыргин сказал: «Высуши свою одежду, Котгиргин, и ступай домой. Запомни: ты не падал в Апуку. Ты просто спал, и тебе приснился плохой сон. Я поймаю оленя и зарежу его в дар духам. И еще запомни, Котгиргин, сын шамана: самый главный обычай в «нижней тундре» — делать добро, помогать тому, кто слабее тебя». Твой дед сдержал слово: никто в стойбище не узнал, что Апука хотела забрать к себе Котгиргина, сына шамана. А я… я с того дня стал жить, стараясь всегда соблюдать главный обычай, о котором мне сказал Опрыятгыргин. Он был умным, он много знал такого, чего не знали даже шаманы. Он много раз встречался с русскими-мильгитанами на побережье, возил очень умных русских на собаках по стойбищам Вывенки и Апуки. Те русские слушали старейших, записывали их рассказы о наших обычаях, о нашей земле. От них Опрыятгыргин много узнал про другие народы, про их обычаи.