Лев Квин - В те дни

Когда спешишь, каждая минута кажется часом. Но вот дородная дама в пенсне кончила писать и отходит от стола. Не теряя ни секунды, занимаю её место, вытаскиваю из кармана заранее припасённый чистый листок бумаги и, как все остальные за столом, начинаю строчить письмо.

Проходит несколько минут. Николай, который так ни разу и не взглянул на меня, заклеил конверт и встал. Он подходит к одному из окон и становится в очередь за конвертом.

Продолжаю писать, а затем, будто передумав, схватываю листок, мну его, делая при этом злое лицо, и кладу в карман. Подхватываю корзину, стоящую рядом со мной, и быстро иду к выходу.

Надо спешить. Дел сегодня предстоит ещё очень много…

На улице Матиса меня ожидает Пётр — широкоплечий рабочий парень, с лица которого никогда не сходит добродушная улыбка. Он встречает меня взрывом смеха.

— Ты с базара?

Но мне не до шуток.

— Ладно, ладно! Смеяться будем потом… Тебе передала Ирма, что ячейка должна собраться у вас на квартире?

— Так точно, ваше высокоблагородие! — Пётр никак не может научиться говорить серьёзно. — А что случилось? Ведь ты прошлый раз сказал, что у нас больше не будем собираться… Из-за Серёжки… — добавляет он.

— Так-то так, но сегодня иначе нельзя. Предупредил мать, что будут гости?

— Она на дежурстве в больнице. Придёт лишь утром.

У меня отлегает от сердца. Хотя Зинаида Ивановна, мать Петра и Серёжки, никогда не мешает нашим встречам и, когда у Петра собираются товарищи, уходит «поболтать с соседкой», я всегда чувствую за её внешней приветливостью глубокую тревогу за сына. Это волнует и угнетает меня.

— Значит, всё в порядке. Ребята предупреждены, квартира тоже свободна… Пошли, Пётр!

На квартире у Петра нас ждут с нетерпением. В небольшой, чисто прибранной комнате сидят трое юношей и одна девушка — члены подпольной комсомольской ячейки, которой я руковожу по поручению райкома.

Ячейка существует всего два месяца, и мы очень гордимся, что за такой короткий срок сумели завязать многочисленные связи среди рабочей молодёжи. Нам удалось поднять на борьбу против чудовищных бытовых условий и высокой жилищной платы ребят из большого католического общежития для подмастерьев. В один прекрасный день все подмастерья собрали свои вещички, покинули общежитие и на время перешли на квартиры рабочих, которые мы для них подыскали.

Святые отцы лишились больших прибылей. Сначала они пытались вернуть постояльцев, взывая к богу и всем святым, а затем, отчаявшись получить помощь от небес, обратились за содействием к полиции. Оттуда немедленно прислали в район общежития усиленные наряды полицейских, вооруженных дубинками и нагайками. Кое-кого из подмастерьев поймали и избили до полусмерти. Но ребят это не испугало, они держались стойко.

Пришлось ксёндзам идти на попятную. В общежитии провели водопровод, застеклила окна, оштукатурили стены. Плату за проживание снизили вдвое. По требованию подмастерьев отменили и обязательные молитвы — утреннюю и вечернюю.

Но самое важное заключалось в другом. Подмастерья, прежде покорные и пришибленные, почувствовали свою силу. В них проснулось классовое чувство, они понесли на предприятия, где работали, дух борьбы и неповиновения хозяевам. 'У нашей ячейки появилось много друзей на фабриках и в мастерских. И мы, разумеется, воспользовались этим для дальнейшего развёртывания революционной работы.

Словом, ячейка уже проявила себя. Вот почему райком доверил нам теперь важное дело.

— Товарищи! Сегодня ночью нам предстоит выполнить одно задание.

Все слушают меня с напряжённым вниманием. Они чувствуют: предвидится что-то серьёзное.

— Вспомните, какое сегодня число… — продолжаю я.

— Тридцатое апреля, — раздаётся из соседней комнаты. — А завтра — Первое мая — всемирный пролетарский праздник.

— Это опять Серёжка, — виновато отвечает Пётр на мой немой вопрос. — Никак его из дому не выгнать!

— Ну, если ты со своим младшим братишкой справиться не можешь, то что от тебя ожидать… — иронизирую я.

Пётр беспомощно разводит руками:

— Ты и сам знаешь, какой он.

О, да! Хотя я редко вижу этого веснушчатого, вихрастого мальчугана, но отлично знаю его беспокойный характер. Каждый раз, когда я прихожу к Петру, его голос из соседней комнаты отравляет мне настроение. Серёжка вовсе не хулиганит, не кричит, не безобразничает. Наоборот, он ведёт себя вполне благопристойно. Он тихо сидит в другой комнате, очень внимательно прислушивается к нашим разговорам и подаёт голос только тогда, когда я спрашиваю Петра о чём-либо или сам задумываюсь над сложным вопросом.

При этом Серёжка нередко ставит меня в неудобное положение. Однажды в разговоре с Петром я неточно назвал дату рождения Карла Маркса. Тотчас же Серёжка из соседней комнаты громко исправил мою ошибку. Пётр заулыбался, а я покраснел, как варёный рак.

А на прошлой неделе произошло вообще из ряда вон выходящее событие. Ячейка собралась на квартире у Петра. Мы были уверены, что Серёжки дома нет. Пётр и Андрей своими глазами видели, как он ушёл. Стали обсуждать, где спрятать на ночь солидную пачку листовок. И вдруг снова раздался Серёжкин голос.

— Надо положить за жестяные вывески магазинов. Я там всегда рогатки храню…

Конечно, Серёжку немедленно выставили на улицу. Но его совет пришёлся очень кстати. Признаться, я, как руководитель ячейки, почувствовал себя при этом не совсем удобно.

Этот двенадцатилетний парнишка всегда в курсе всех событий, знает всё, что делается в мире. Откуда? Пётр говорит, что Серёжка день и ночь просиживает за самодельным детекторным приёмником, настраиваясь на московскую волну.

Беспокойный мальчуган, что и говорить! Одно только хорошо, Серёжка никому, даже матери, ни слова не говорит о том, что слышит. В этом отношении на него можно положиться. Нем, как рыба!

Это хорошо знают и члены нашей ячейки. Вот почему они вступаются за Серёжку.

— Бог с ним, пусть слушает… Рассказывай же дальше, что за задание.

Но я не уступаю. В конце концов, это грубое нарушение конспирации. Так никуда не годится.

— Нет! Ни слова больше, пока Серёжка здесь!

Пётр вытаскивает из другой комнаты упирающегося Серёжку. Вихры торчат во все стороны. Брови насуплены, в глазах одновременно насторожённость и безграничное любопытство.

Мы все принимаемся его уговаривать:

— Иди на улицу, поиграй… Охота тебе сидеть в душной комнате в такую погоду.

Серёжка ничего не отвечает. Он только дуется и сопит. Мне в голову приходит блестящая идея:

— Послушай-ка, дружок, — говорю я заискивающим тоном. — В «Сплендид-паласе» новый фильм идёт: «Франкенштейн». Интересный какой! Про искусственного человека. Хочешь пойти?