Лев Квин - В те дни

Мне не до сна. Очень болят ноги. Но душевная боль ещё сильнее. Нас выдала Ирма! Какой же двуличной должна она быть. Мне никогда даже в голову не приходило плохо подумать о ней.

За последнее время я виделся с Ирмой лишь раз, на квартире Эгона. Ирма связная между городской типографией и нашим райкомом.

В тот раз мы встретились втроём: Николай, Ирма и я. Это было всего лишь три дня назад. Как раз перед моей поездкой в Лиепаю.

Отчётливо помню все детали встречи. Когда я пришёл к Эгону, Николай и Ирма были уже там. Дверь отворил мне сам Эгон. Он приветливо улыбнулся.

— Вот хорошо, что ты пришёл, Имант! Тебя тут ждут уже двое: Николай и девушка, худенькая такая, голубоглазая. Она у меня впервые, не знаю, как её звать… Ну иди к ним, а мне нужно на кухню, обед доварить… Да, да, самому приходится. Такова она, холостяцкая жизнь.

Николай и Ирма сидели в спальне Эгона.

— Здравствуй, Владимир! Ой, как мы с тобой давно не виделись!

Мне тоже хотелось поболтать с ней, но дело — прежде всего. Мы с Николаем стали обсуждать подробности предстоящей поездки. Наконец, осталось договориться лишь об одном: как передать саквояж со шрифтом работникам подпольной типографии.

Тут Николаю захотелось пить. Он пошёл искать Эгона, а мы с Ирмой в это время придумали прекрасный план: условиться, в какой вагон и на какую полку поставить саквояж. Мне не надо будет передавать шрифт. На рижском вокзале его возьмут прямо из вагона.

Когда Николай вернулся, мы поделились с ним своей выдумкой. Он подумал и согласился. Мы договорились обо всём и разошлись…

А теперь я и Николай в лапах охранки. И выдала нас Ирма. У меня руки сжимаются в кулаки. Попадись она мне сейчас!

Но тут неожиданно приходит в голову простая мысль. Если нас выдала Ирма, почему охранка не забрала меня прямо на вокзале? Тогда и уличить меня было бы гораздо проще: рядом шрифт. Ведь Ирма точно знала, где поставлен саквояж, знала, что я в соседнем вагоне… Нет, Ирма не провокатор! Охранка никогда не упустила бы такой блестящей возможности.

Да, но ведь больше никто не был посвящён в тайну предстоящей поездки. Что за чертовщина!!

— Николай! — тихо шепчу я. — Пожалуй, я окончательно запутался. Но Николай не успевает мне ответить. Со скрежетом поворачивается ключ в двери камеры.

— Озолс! Выходите!

Нахожу в темноте горячую руку Николая и крепко пожимаю её. Прощай, друг! Что бы ни было впереди — нас не сломить!

И я снова в «приёмной» Шварцбаха под наблюдением молчаливого охранника. Через открытую форточку задувает ласковый ветерок. Весело светит солнышко. День. Не прошло ещё и суток, как я попал в охранку. А мне кажется, что я уже здесь долго, долго…

Шварцбаха нет. Наверное, он отсыпается дома после бессонной ночи. Вместо него остроносый юркий человек с припухлыми веками без ресниц и неприятным ощупывающим взглядом. Он молча кивает головой, и меня вводят в кабинет.

Окна затемнены. Зато комнату ярко освещает мощная электрическая лампа, направленная на письменный стол. На нем лежит большая книга.

— Садитесь за стол, — приказывает остроносый.

Усаживаюсь поудобнее в кожаном кресле. Что они ещё придумали? Всё равно не заставят меня говорить!

Охранник придвигает ко мне книгу. Это — фотоальбом.

— Увидите знакомое лицо, скажите. Мне дано распоряжение выпустить вас на волю, если вы опознаете кого-нибудь. Понимаете: две-три фамилии — и вы свободны, как птица. Об этом, конечно, никто не узнает.

Довольно примитивный приёмчик, рассчитанный на дураков и подлецов. Первое моё побуждение — отбросить альбом в сторону. Но почему бы не воспользоваться случаем и не посмотреть, кто у охранки на подозрении?

Открываю альбом. На большом листе шесть различных фотокарточек. Есть тут и паспортные и любительские. Даже одна семейная фотокарточка: за столом сидит пожилой человек с усталым лицом. Рядом женщина и двое детей.

Открываю следующий лист.

Что такое? С небольшой фотокарточки на меня смотрит улыбающееся лицо белокурого юноши в гимназической форме. Да ведь это же я сам! Как попал этот снимок в охранку? Склоняюсь над альбомом. Явно переснято с другой фотокарточки. Даже видны её края.

— Что? Знакомый? Знакомый?

Остроносый впивается глазами-в альбом. Увидев мою фотокарточку, он хватает альбом и, громко ругаясь, устремляется в соседнюю комнату. Там начинается перебранка. Видимо, кто-то из охранников совершил промах. Я не должен был видеть своей фотокарточки.

Взбешённый остроносый снова появляется в кабинет. Ну и вид у него! Вот-вот хватит удар.

— Убрать! Убрать! — визжит он.

Попадаю обратно в ту же камеру. Но Николая уже здесь нет. Вероятно, он переведён в тюрьму. Ему повезло! Попасть в тюрьму из охранки это почти счастье.

Фотокарточка! Как она оказалась в охранке? Я хорошо её помню. Она была изготовлена, когда я ещё учился в гимназии, для ученического удостоверения. Меня снимал страстный фотолюбитель, приятель отца, слесарь Приеде. Тот самый, который предупредил меня вчера на вокзале. Он сделал тогда один только отпечаток, а негатив отдал мне. Вскоре отец, перебирая книги на этажерке, нечаянно уронил этот негатив, и он разбился.

Значит, снимок в альбоме охранки мог быть переснят с одной единственной фотокарточки. Но странно: она у меня на ученическом билете. Билет же — это я хорошо помню — лежит в комоде, вместе с документами отца.

Выходит, снимок был сделан с фотографии до того, как она оказалась на моём ученическом билете. В чьих же руках она побывала?

Получив от Приеде снимок, я на другой же день передал его в канцелярию гимназии. А ещё через день мне вернули его на готовом удостоверении. Секретарём директора работал Эгон. Помню, он сказал мне тогда, что директор не хотел подписывать: дескать, на снимке я улыбаюсь, а такое легкомысленное выражение лица никак не подходит для документов.

Эгон! Лишь он один имел возможность переснять мою карточку! Она пробыла у него целые сутки.

Сначала мысль о том, что Эгон — провокатор, ошеломляет меня, кажется невероятной. Но постепенно убеждаюсь: он, именно он выдал меня и Николая.

С год назад Эгон попросил связать его с кем-нибудь из подпольщиков. «Я ещё до фашистского переворота был социал-демократом, — горячо убеждал он меня, — и не могу сидеть сложа руки. Я тоже хочу участвовать в борьбе против Ульманиса».

Конечно, я заявил ему, что он ошибается, что я ничего не знаю, ни с кем из подпольщиков не знаком. Но при первой же возможности навёл справки у старших товарищей и узнал, что Эгон действительно состоял в социал-демократической партии. Принимать в организацию без тщательной проверки его не рекомендуется, но использовать, не посвящая в сущность дела, можно.