Николай Борисов - Укразия

Снова долгий поклон. Мимо спешил Каменщиков, пристегивая к поясу маузер.

— Стой, полковник.

— Некогда.

— К черту… Меня чуть не убили. Каменщиков сделал страдальческое лицо.

— Не могу, батенька, другой раз. Ой, тороплюсь.

И Каменщиков выбежал из курильни.

Энгеру хотелось поделиться своим приключением, но некому рассказать. Не рассказать же в самом деле Макарову, проходившему мимо с офицером, которому Каменщиков приказал вывести Макарова в расход.

Мимо Горбова, прижавшись к стене, прошла быстро Катя. Как тень, Горбов побежал за ней. На минутку остановилась и оглянулась назад.

— Нет, нет еще никого. Все в порядке. Чертыхаясь, бежал к пролому Каменщиков. «Выпустишь, уйдет баба…»

Пробежал, оглянулся… Увидел вдали силуэт Кати, бросился за ней. Каменщикова увидел Горбов. В два счета очутился на дереве и притаился на нижней ветке, затаив дыхание, поджидая Каменщикова.

Макаров и офицер спокойно шли по улице. Макаров выхватил бумажник, выронил несколько английских фунтов и бросился их поднимать, роняя из бумажника другие.

Офицер, забыв обо всем, бросился помогать Макарову. Макаров беспечно собирал, готовясь к решительному прыжку. Раз… и рука офицера, державшая наган, сжатая железной рукой Макарова, выпустила револьвер.

Макаров поднял наган. Бросил офицера.

— Соберите деньги! Ну…

— Что?!

Но дуло нагана имеет чрезвычайно верное свойство заставлять делать то, что хочет другой…

— Спасибо… — сказал Макаров, забирая деньги у офицера. Его взгляд случайно упал на водопроводный люк.

— Поднимите крышку. Так.

И дуло нагана закачалось между глазами поручика.

— Честью прошу вниз…

В тот момент, когда офицер с проклятиями спускался в люк, на пробегавшего мимо дерева Каменщикова кошкой упал Горбов.

На земле бился клубок тел.

Каменщиков был очень силен, но все же не мог разнять пальцев Горбова.

Его тело вытянулось, задергалось, руки бессильно опустились, и вместе с хрипом вылетела на воздух душа начальника контр-разведки, полковника Каменщикова.

Макаров встал крепко на крышку, мешая офицеру отворить ее снизу, и стал спокойно закуривать папироску.

Горбов, задушив полковника, отстегнул маузер и весь даже побледнел от радости.

— Маузер…

И, ласково улыбаясь своим мыслям, мыслям, от которых стало бы жутко белым, Горбов любовно погладил маузер.

— Ни одного промаха… — вслух решил Горбов.

— Ни одного… — и поцеловал маузер.

Все с утра для генерала складывалось хорошо. И сейчас он, сияя, заложив руки за спину, бегал по кабинету, мурлыча себе под нос «Сильва, ты меня…» Еще бы ему радоваться! Утром у него была Катя, его очаровательная незнакомка из курильни, и так мило просила разрешения на свидание с арестованным вчера английским шофером. Конечно, он не мог ей отказать.

— А ловко я ей назначил прийти за пропуском в десять вечера. И он запел почти во весь голос «Сильва, ты меня не любишь».

В дверях застыл адъютант, ловя минутку генеральской передышки.

— «Сильва, ты меня погубишь». А, что угодно? Не дают работать, черт знает что такое.

— Виноват, ваше превосходительство.

— Работу прерываете. Да знаете ли вы, господин поручик…

— Ваше превосходительство, вас ждет представитель Англии.

— Что! Ну, они меня в гроб уложат… Просить…

В дверь спокойно, чуть улыбаясь, вошел Барлетт.

— Генерал, ваша армия отступает, не давая боя… Я требую, чтобы вы задержались на линии…

— Ваша светлость… по последним сводкам мы укрепились в районе…

— Довольно, генерал, я знаю цену вашим сводкам, — и Барлетт задумался.

— О, с такими стратегами скоро очутишься в море, и тогда прощай мечты о колониях.

Барлетт сел в кресло. Вынув свою записную книжку, стал отмечать последние новости. Ход его размышлений прервал совершенно нелепый вопрос генерала.

— Что прикажете делать с вашим шофером, ваша светлость? Он большевик. Его придется расстрелять.

— Ну, и черт с ним, одним большевиком меньше будет. Молчание. Барлетт закурил сигару и, с усмешкой поглядывая на генерала, думал: «Вот все они такие: "за святую Русь!"».

Генерал, сделав умное лицо, погрузился в сводки. Дройд, просидев у столика в приемной, строчил по обыкновению обширную корреспонденцию в «Таймс». Время деньги. И Дройд не любил терять времени. Написав длинную страницу, Дройд аккуратно подсчитывал слова и отмечал количество их на обороте, подсчитывая сумму гонорара.

В этот момент лицо Дройда было одухотворено.

День прошел, как и все… По штабу метались командиры полков, тщетно разыскивая местонахождение своих частей.

— Полковник, ваш полк, э-э, расположен у деревни… Э… э… вот здесь…

— Я только что оттуда. Там не только моего полка нет, а и вообще ничего нет.

— Странно, не может быть.

У дежурного генерала было свое горе. Полк в составе трех тысяч офицеров, от полковника до поручика, отказался выступить на фронт, мотивируя отказ болезнью. Пришлось назначить комиссию, которая по воскресеньям пыхтела над проверкой полка. Во главе комиссии стоял безукоризненно честный доктор, генерал Гроссман, который при всякой власти одинаково свидетельствовал как белых, так и красных.

Коменданты одесского укрепленного района сменялись один за другим. И сейчас назначенный полковник Стессель-младший печатал приказ, обещая вешать каждого офицера, не вошедшего в добрармию, на первом попавшемся фонаре.

О столь доблестном полковнике из уст в уста носились иронические куплеты:

Куплеты пелись, читались, декламировались. Стессель печатал приказы, которые некому было выполнять. Караульные офицерские полки сами эвакуировались одиночным порядком. Оставались только те офицеры, которым некуда было деваться.

В солдатских частях шла пропаганда, и прокламации делали свое дело, превращая добровольческие части в большевистские.

Эта жестокая действительность заставляла офицеров английского генерального штаба выказывать полное презрение к русскому офицерству.

И снова рестораны, кутежи, обыски, аресты, вино, море вина, в котором хотели утопить свою тоску буржуазия и офицерство. Гремели оркестры, а с театральных эстрад неслись громкие задорные куплеты, высмеивающие генералов — вождей добрармии.

На юге вечер как-то сразу, без особых переходов, погружает улицы во тьму… Зажегся свет в окнах. А в комнаты обывателей вселился страх и ужас.

— Завтра красные… О, господи, что же делать?..

Срывали занавеси, прятали белье, ковры… На улицах можно было встретить странно-суетливых людей, несущих подмышкою тючки, чтобы спрятать у своей прежней прислуги или у приятеля прислуги, мещанина с Малой Арнаутской. Эти человечки метались по улицам, наталкиваясь друг на друга, и паника росла.