Николай Борисов - Укразия

Рабочие сгруппировались около Макарова.

— Все отряды выступают в семь часов! По гудку. Савелий сосредоточенно раздавал оружие. Из топок недействующих котлов выгребали патроны.

— Макаров, тебя к телефону, — подбежал рабочий. Катя вздрогнула и схватила за руку Макарова.

— К телефону?.. Меня?.. — удивился Макаров и, оторвавшись от плана города, пошел в контору.

На территории депо никого из чужих. Сторожа зорко следили за проходящими и стучали в свои колотушки.

Взял трубку. Рабочий, позвавший Макарова, стал у дверей следить на всякий случай.

Громкий, немного заглушенный телефоном, голос передал:

— Пришлите за информацией в «Сахалинчик». На столе будет семь бутылок плюс два стакана.

— Что? Как?

Но отбой. Никто не отвечает. Звонит… Звонит…

— У телефона Тзень-Фу-Синь. Что угодно?

— Кто говорил вот только что сейчас?

— Наверное, один из офицеров штаба.

В машинное отделение быстро вошел Макаров.

— Товарищи, странная телефонограмма.

— Ну, скорее!

— Кто-то из офицеров штаба просил прийти в «Сахалинчик», к столику, на котором будет семь бутылок плюс два стакана.

Сразу сделалось тихо, на рабочих вдруг дохнуло снова таинственным шифром. И сердце сжалось от тревоги.

Кате представился сразу столик с бутылками и двумя стаканами.

— Семь плюс два. Семь плюс два, — прошептала она, но вдруг недоверие, сомнение, и ей ясно представилось холодное, жестокое лицо Энгера, смотрящее на нее в упор. Она воскликнула:

— А вдруг это провокация Энгера?

— Провокация, — повторил рабочий.

— Товарищи, время не ждет. Провокация это или нет, мы должны пойти.

— Да… Да. А записки за этой подписью всегда приносили нам пользу.

— Восстания мы не задерживаем. Мы сами сделали все и без помощи «семь плюс два». Он был полезен, но и только.

— Надо идти.

— Да, хотя бы для того, чтобы убить Энгера, если это его штучки.

— Да, если это Энгер, то пристрелить его, как собаку. Довольно церемониться.

— Я пойду! — запахивая пальто, сказала Катя.

— Зачем?

— Свести счет, хотя бы за шофера.

— Иди… и пристрели…

— Ну, а я провожу, — сказал Горбов. — Все же спокойнее будет.

Из курильни шел задумавшийся Иванов. Все его мысли были направлены к одному, к уничтожению ротмистра Энгера. Он ему мешал действовать, он парализовал его волю.

«Я доведу дело до конца» — шептал Иванов, смотря вперед и не видя ничего, так как его взгляд был направлен внутрь себя, в свою мысль.

«Он далеко зашел. Зашел. Может погубить дело».

Ночь, хоть и осенняя, была очень тепла, но Иванова лихорадило. Лихорадило от мысли, от желания. Он ускорил шаги и скрылся в переулке.

Мимо него на извозчике проехал куда-то спешащий Энгер. Но они не видели друг друга. Энгера поглощала та же мысль. И его тоже охватило лихорадочное настроение.

— Доведу дело до конца, — сквозь зубы шептал Энгер, сжимая рукой парабеллум.

— Доведу!

Где-то из подворотни пьяный парень, наигрывая на гармонике, пел «яблочко»:

На мгновение Энгеру бросилось освещенное фонарем лицо пьяного, а рядом с ним, прижавшись к его плечу, девушка, повязанная платочком. Она любовно тянулась к нему.

— Идиллия, — прошептал Энгер, и на мгновение сердце сжалось от тоски, от сознания, что у него нет личной жизни.

— Ну, и что ж! Прежде дело… дело… дело, — в остервенении бросил он в ночь слова, желая заглушить трепет сердца.

И снова ночь. На улицах никого. Пусто. И только откуда-то доносился отдаленный стон очередной улицы.

Это белые справляли свои последние ночи.

Не доходя до «Сахалинчика», самого низкопробного подвала проституток, маравихеров, зухтеров, альфонсов и сутенеров, где постоянными посетителями были и офицеры, Катя остановилась.

— Ну, ступай, Горбов.

— Нет, я подожду тебя здесь.

— До свидания.

— Ну, иди, — и Горбов крепко сжал руку Кати.

И долго смотрел он на освещенную вывеску «отдельные кабинеты» и на лестницу, вниз по которой спустилась Катя.

Перед дверью, откуда доносилось разнузданное пение, Катя остановилась, проверила револьвер и, опустив вуаль, решительно вошла в дверь.

Пьяный угар, тяжелый запах, спертый воздух, дым ударили в голову.

За тесно уставленными столиками, глотая водку, ругаясь и смеясь, сидели вперемежку женщины, оборванцы, изящные офицеры и таинственные люди в нахлобученных апашках с поднятыми воротниками пальто.

Оркестр кабачка состоял из трех лиц: худого скрипача, игравшего на двух струнах, толстого виолончелиста и полусгорбленного тапера.

Жарили вовсю.

Одна проститутка вскочила из-за стола и, подняв юбки, исступленно кричала:

— Ну, иди, сволочь! Бери!.. Ну!..

Толстый офицер снова с силой опрокинул ее на колени и прямо из бутылки стал вливать ей в горло вино.

Меланхолически покачиваясь перед лакеем, оборванец подтягивал брюки и в такт ругани лакея кивал головой.

Один из апашей, заложив руки в карманы, с удовольствием наблюдал за сценкой.

— Да как же ты, сволочь, без денег пил?

— Пил, — качался оборванец.

— А кто за тебя платить будет?

— Дай в морду, — советовал пьяный сосед.

Катя спустилась по лестнице вниз. Голова закружилась, и ее охватил ужас при виде этого кабачка.

В углу одна проститутка сидела верхом на коленях у офицера и, подпрыгивая, смеялась.

Тут не стеснялись.

И под звуки оркестра женщины тянули мужчин в какой-нибудь укромный уголок, где они расплачивались за угощения.

Меланхолический апаш вдруг размахнулся и ударил оборванца в лицо.

Тот упал. Поднялся и, не отирая крови с лица, продолжал качаться перед лакеем.

В глубине, под зеркалом, сидел Энгер с женщиной. Пил вино.

Ротмистр не спускал глаз с зеркала, в котором отражался весь кабачок. Он сразу увидел Катю, пробиравшуюся между столиками.

Быстро встал.

— Ну, поедем спать?

— Дело, некогда. — И Энгер, бросив на стол пару «колокольчиков», быстро отошел в нишу.

Катя озиралась вокруг. В ее глазах отражался страх, и щеки покрылись красными пятнами. Она шла, уверенная в том, что увидит Энгера.

Взгляд ее упал в одну из комнат, и через приоткрытую дверь она увидела накрытый стол — семь бутылок и два стакана.

Оглянулась. Никто за нею не следил. И решительно вошла в комнату.

Остановилась у стола.

Неслышно в дверях появился Энгер, закрыл дверь, задернул занавеску на окне и подошел к Кате.

Катя вздрогнула, обернулась. Инстинктивно ее правая рука потянулась к сумочке за револьвером.

Энгер улыбнулся, подошел, взял ее за руку и крепко сжал.

А потом, смотря в упор, взяв одну бутылку, налил два стакана.