Андре Лори - Искатели золота

— Совершенно верно, это «Лили». Я в то время сидел за обедом. Но я много слышал о «Дюрансе»… Ну-с, а теперь я вас оставлю и пойду доложить о вас.

К неприятным воспоминаниям, овладевшим мной по пробуждении, присоединилась неловкость представиться дамам в моем непрезентабельном костюме. Но я скоро успокоился на этот счет. В изящной каюте, куда меня уложили, были не только все необходимые принадлежности туалета, но еще и полная пара морского костюма из белой фланели, лежащего на диване, у меня в ногах. Я примерил его. Он оказался мне почти впору. Как я был благодарен доктору Мак-Ивору за такое гостеприимство и предусмотрительность!

Я заканчивал одеваться и не успел еще надеть на себя мой костюм с чужого плеча, как доктор опять пришел сказать мне, что меня ждут, и я тотчас же последовал за ним.

Проходя по яхте, я любовался ее внутренним убранством: двери были сделаны из редкого дерева, прелестные обои, бархатные ковры, занавески от москитов. В рубке, служащей курительной комнатой, мы нашли лорда Ферфильда. Я сразу узнал его по непринужденным манерам, которые заметил при встрече.

Он принял меня так мило, что я сразу почувствовал себя хорошо. Первым долгом он начал расспрашивать меня о моем приключении. Под его холодной наружностью скрывается страстный любитель всего, что касается морских происшествий. Он сам командует своей яхтой, совершил на ней много поездок, и больше всего его интересуют морские вопросы. Он слушал с большим вниманием мой рассказ о крушении, останавливая меня время от времени для более точных сведений. Потом он задумался и посмотрел в судовой журнал, который приказал принести с палубы.

— Мы все время были в этих краях, — сказал он наконец, — и мне кажется, что ничего выдающегося не могли упустить из виду. Судя по вашим рассказам, «Дюранс» мог получить повреждение только от большого судна. А между теми пароходами, которые нам попадались приблизительно в это время, только два судна по своей величине и скорости хода могли произвести такую катастрофу: это «Дриднут» и «Гамбургер». Первый из них — английский крейсер, превосходно устроенный, и я убежден, что он не способен на такую подлость.

— О! я тоже уверен, — воскликнул я, — что ни английское, ни французское судно никогда не скрылось бы, не оказав помощи в несчастье, в котором оно само было виновником.

— Это и мое искреннее убеждение. Хотя я не более, как моряк-любитель, но за все время моих странствований видел всегда со стороны французов примеры героизма, самозабвения и преданности, без всяких фраз, и в этом отношении французский флот, подобно нашему, — вне всяких подозрений. Но есть суда, так же, как и люди, для которых совесть не существует. И мне кажется, что «Гамбургер» принадлежит именно к таким.

— Его приемы показались мне очень подозрительными, а его капитан, с которым я раскланялся по неизменному обычаю, произвел на меня самое неприятное впечатление. Он сказал, что его зовут Лупус и что он едет в Занзибар с грузом земледельческих машин. Но я уверен, что в действительности он ехал в Мозамбик для обмена оружия и снарядов на невольников. Весь вечер после этой встречи меня не оставляли подозрения на его счет. Теперь же я больше не сомневаюсь. Вы потерпели крушение из-за «Гамбургера» и его капитана Лупуса, если это его настоящее имя, в чем я сомневаюсь.

— Ах, если вы говорите правду, — воскликнул я, — и если найдутся доказательства, клянусь, что я немедленно приступлю к преследованию негодяя, убежавшего в тумане, чтобы не протянуть руку помощи своим жертвам!.. Но доказательства, как найти их?..

— Это может быть легче, чем вы думаете. От такого сильного столкновения виновник непременно имеет повреждения. С другой стороны, матросы не особенно молчаливы по своей природе, даже и тогда, когда они участвуют в темном деле. Ненависть, личное недовольство могут их заставить выдать тайну. А потому, как только мы приедем в Аден, мы с вами сделаем заявление со своей стороны. Но я этим не ограничусь. Я надеюсь провести свое собственное расследование и буду очень удивлен, если не добьюсь желаемых результатов. Поживем — увидим!..

— Что же касается меня, — сказал я, — то, прежде чем преследовать этого подлеца, я должен сначала разыскать своих близких, ради чего готов пожертвовать своей жизнью, которой я обязан исключительно вам!

При этом я выразил моему хозяину глубокую благодарность, на что он мне ответил со свойственным ему юмором.

— Я не могу, да и не желал бы уничтожать в вас чувства, достойного благородных сердец, к тому же нет дара драгоценнее нашей жизни!.. Но в данном случае я совершенно ни при чем. Я ненавижу больше всего на свете прикрываться чужими добродетелями: вас увидела моя кузина, мисс Мовбрей, матрос Картер выудил вас, а доктор Мак-Ивор вылечил вас; мое участие здесь состоит лишь в том, что я слушаю рассказ, весьма интересующий меня; полагаю, что мне не за что получать пальму первенства за филантропию!..

— Хорошо, милорд, — сказал я ему, — в таком случае, чтобы доставить вам удовольствие, я постараюсь забыть, что воздухом, которым я дышу, пищей, которую я принимаю, кровом, который меня защищает, — я обязан только вам; я даже постараюсь убедить себя, что одежда, прикрывающая меня, выросла на мне сама собой…

Он рассмеялся от души.

— Я очень, очень рад, — сказал он, — что мы с вами оказались почти одного роста. Ну, а что вы теперь думаете насчет того, чтобы пойти поздороваться с нашими дамами?

Конечно, я с удовольствием согласился с его предложением и минуту спустя сидел в их милом обществе, на которое мы так любовались с «Дюранса». Так же, как и тогда, вдова сидела за самоваром на председательском месте, две блондинки, мисс Мовбрей, хлопотали около своей тетки, красивая леди Феодора Гиккинс, сидевшая поодаль, мечтала о чем-то… Они встретили меня очень радушно; тотчас же налили мне чашку чая и с любопытством стали расспрашивать меня обо всем, так что мне пришлось в третий раз рассказывать о моем приключении.

Жизнь на яхте очень однообразна, а потому, естественно, что все обрадовались появлению среди них нового человека.

Вскоре к нам присоединились и мужчины. Кроме доктора и хозяина яхты тут были господин Альджернон Гиккинс, его зять, полковник Гутвайт, лет тридцати, и еще двое-трое, имен которых я не помню.

Меня по всем правилам вежливости представили той блондинке, мисс Мовбрей, которая заметила меня. Она очень мило приняла мою искреннюю благодарность. Потом она и ее сестра осведомились, кто была та очаровательная особа, которая выделялась из всех путников на «Дюрансе» и с которой они обменялись улыбками и поклонами. Они очень подробно описали ее лицо, костюм и фигуру. Трудно было ошибиться; я ответил им, что это, должно быть, моя сестра, Колетта, гордость и радость нашей семьи, что неизвестно, где она теперь, — может быть, мучается и страдает. Обе девушки залились слезами — искреннее доказательство сочувствия, которого я никогда не забуду и за которое всегда буду им благодарен!