Георгий Тушкан - Первый выстрел

Тут Юра вспомнил, что он не выполнил поручения мамы. Он вернулся во двор, передал ее просьбу Трофиму Денисовичу и, не удержавшись, сказал:

— Ружье у вас замечательное!

— А ты разве охотник? Ладно, завезу вам бочки в следующее воскресенье, когда на охоту поеду. Хочешь с нами?

Юра покраснел. Трофим Денисович подмигнул ему и расхохотался.

5

Пришло долгожданное воскресенье. Рано утром к даче подъехал Трофим Денисович. С ним на подводе сидели Сережа и матрос Гриша, все с ружьями в руках. Юлия Платоновна, довольная привезенными бочками, без особых разговоров согласилась отпустить Юру на охоту.

Пока Трофим Денисович возился в тарапане, Юлия Платоновна попросила его осмотреть всю их винодельческую утварь. Гриша беседовал под шелковичным деревом с Ганной. Удивительно, до чего быстро они познакомились! Матрос уговаривал ее поехать с ними на охоту.

— Я научу вас зайцев стрелять! — балагурил Гриша. — Первостатейный охотник из вас получится. Вон как ловко вы меня глазками подстрелили, как зайца, сразу наповал.

— Ну вас, тоже скажете! — смеялась Ганна.

Выяснилось, что ее брат, матрос-минер, служит в Кронштадте, только давно не пишет.

— Да ну?! — обрадовался Гриша. — Выходит, что мы с вами с одной улицы, можно сказать. А что не пишет — не беспокойтесь. Теперь у кронштадтской братвы дел по горло! Советскую рабоче-крестьянскую власть грудью заслонить надо, контрреволюцию за горло брать!

Прощаясь и усаживаясь на подводу, Гриша сказал:

— Очень приятно было познакомиться, поговорить. Разрешите, барышня, пригласить вас в свободный вечерок в хорошую компанию: посидим, споем, потанцуем. Сеструхе флотского товарища всегда мое уважение и бережение. Не сомневайтесь, сестренка!

Ганна вспыхнула и вприпрыжку, как никогда не бегала, побежала в сад.

«Кривляется, — подумал Юра. — Все они кривляки…»

На Капселе к ним присоединились другие охотники, поджидавшие в условленном месте. Юра с удивлением увидел добродушное лицо очкастого учителя математики Никандра Ильича. Он был без ружья. Кроме Гриши, в компании оказались еще два матроса: один скуластый, с усиками, с маяка на мысе Меганом, второй — севастополец, дядя Ваня. На ленте его бескозырки золотом блестело слово «Гаджибей». Севастополец, высокий, костистый, смуглый, тоже был без ружья, но на ремне, перекинутом через его плечо, висел пистолет маузер в большой желтой деревянной кобуре. Был еще человек, в мягкой шляпе, с небольшой бородкой — «товарищ Василий», из Феодосии. Всего собралось двенадцать человек.

Решили охотиться по склону Георгия. Охотники рассыпались цепочкой и скатывали вниз камни. Зайцы выскакивали и мчались в гору. В них стреляли. Потом пошли по краям узких лощин и тоже камнями выгоняли зайцев из кустов. Матрос с «Гаджибея», дядя Ваня, стрелял из маузера. Оказывается, что из деревянной кобуры и пистолета, если их сцепить, получается маленькая винтовка. Приложил кобуру-приклад к плечу — стреляй, патронов в магазине много. Дядя Ваня очень метко стрелял.

У всех уже было по два-три зайца, даже у Сережи был один, а у Юры ни одного.

— Пошуруй кусты вон в той ложбине, — посоветовал Трофим Денисович, указывая на невысокие кусты держидерева, окруженные жесткой травой.

Юра ткнул ногой в один куст, второй, десятый… Пусто! Он бросил камешком в дальний куст, возле которого в траве темнело что-то вроде норы. Выскочил заяц. Высоко вскидывая задние ноги, он припустил в сторону. Юра даже не успел ни обрадоваться, ни взволноваться. Он мгновенно навскидку прицелился и выстрелил. Есть! Заяц завалился на спину. Первый заяц!

Охота удалась на славу. Сели закусить. Развели костер. Вот уж когда Юра наслушался охотничьих историй!

— А ну, хлопчики, принимайтесь за дело, тащите сюда побольше хворосту! — скомандовал Гриша-матрос. — Быстро, марш-марш, одна нога здесь, другая — там!

Сережа и Юра бросились в ближнюю ложбину. Скоро на поляне выросла огромная куча валежника. Костер запылал еще веселее, пламя с треском взметнулось ввысь. Когда усталые, запыхавшиеся мальчики присели отдохнуть, здесь уже шли другие, не охотничьи разговоры.

Оказывается, товарищ Василий недавно приехал из Петрограда. Он слушал Ленина, разговаривал сопредседателем Всероссийского ВЦИКа Свердловым. Как понял Юра, он пробирался теперь из Феодосии в Севастополь береговым путем, чтобы по дороге побывать в Алуште, в Ялте. Ему, конечно, не давали передышки, забросали вопросами.

— В Смольном круглые сутки кипит работа, всю ночь светятся окна. Непонятно, когда Ленин и все народные комиссары спят, — рассказывал товарищ Василий. — Никакой болтовни и пустой митинговщины! Национализировали банки. Почта, телеграф, железные дороги, продовольственные запасы, крупные заводы, арсеналы — все под строгим контролем Советов. В Смольный то и дело приезжают представители Советов и большевистских партийных комитетов со всей России. На Волге и в центральных губерниях, в Сибири и Белоруссии, на Кавказе и в Прибалтике организуются ревкомы. Чиновники бывших министерств и государственных учреждений забастовали, саботируют, думают, что без них провалится пролетарская власть. Но комиссары советского правительства — простые солдаты, матросы, рабочие — обходятся и без них. Должен сказать вам, товарищи, что в Питере и Москве железный революционный порядок. Дисциплина! По улицам патрулируют отряды рабочей Красной гвардии, солдат и матросов, латышских стрелков. Разъезжают грузовики с пулеметами. Мосты, вокзалы, склады, помещения Советов надежно охраняются. Начали было бесчинствовать шайки анархистов и уголовников, так их беспощадно укротили, разоружили. Буржуазию, офицерье, можно сказать, держат на мушке! — закончил товарищ Василий.

— А как насчет контрреволюции? — спросил дядя Ваня. Он до сих пор молча сидел в сторонке и старательно разбирал и чистил свой маузер.

— Открытые выступления контрреволюции разгромлены. Керенский вызвал «дикую дивизию» и казаков было на Питер и Москву, но они даже не доехали. Солдаты и казаки поарестовали офицеров и перешли на сторону революции. А вот на Украине настоящая контрреволюция орудует. Центральная Рада — это осиное гнездо под флагом самостийной Украины.

— Ас чем ее едят, эту Центральную Раду, кто там панует? — поинтересовался Трофим Денисович.

— Паны пануют, — мрачно проговорил товарищ Василий. — Объявила себя Рада всеукраинским правительством, не признает, конечно, советской власти. Всякой твари по паре в этой Раде найдешь. Сахарозаводчики и помещики, бывшие царские держиморды и болтуны эсеры, шахтовладельцы и кулацкие атаманы, какой-то петербургский профессор — все они вдруг объявили себя щирыми украинцами, понадевали жупаны, отпустили запорожские усы. «Никаких классовых интересов быть не может, — кричат они. — Есть только национальный интерес». Ну обдурили часть селянства, войско жупанное собирают. Тоже мне «сичевик» — господин помещик Бродский! В Екатеринославе и на донецких шахтах разгоняют Советы, арестовывают сознательных рабочих, разоружают отряды рабочей гвардии.