Алексей Леонтьев - Последняя радиограмма

Содержание данного пункта приказа сообщить всем командирам кораблей для сведения командного состава отряда.

17 января. …Мы обедали в кают-компании, когда вахтенный вызвал командира на мостик.

Мы с Газиевым поднялись на верхнюю палубу. Вахтенный протянул командиру бинокль, но уже и невооруженным глазом был виден на северо-западе стелющийся по горизонту дым корабельных труб. Ветер доносил звуки отдаленной артиллерийской стрельбы.

Мы имели предписание не вступать в бой с противником без крайней необходимости. Под «крайней необходимостью» подразумевалось лишь прямое нападение на подлодку. Но уйти, не выяснив, что происходит в нескольких милях от нас, было тоже невозможно.

Газиев объявил боевую тревогу, приказал приготовиться к погружению и взять курс на дымы.

Примерно через четверть часа в бинокль можно было разглядеть силуэты двух кораблей. На северо-западе шел морской бой. Судя по калибру рвущихся снарядов, один из кораблей был легким крейсером.

Газиев не отрывался от бинокля. Второй раз он видел перед собой врага.

Я тронул Газиева за рукав реглана.

— Знаю! — обернулся он. — Все знаю. Все инструкции наизусть помню! Вахтенный, ложитесь на прежний курс!

И, тяжело ступая, пошел с мостика. В этот момент в люке показался радист.

— В чем дело? — нахмурился Газиев.

— Принял радио. Просят помощи по-английски, открытым текстом.

— Что за корабль?

— Точно не разберу… Слышимость плохая… Только худо там у них сейчас… Совсем труба, товарищ командир!

Газиев задумался. Повернулся к вахтенному:

— Отставить поворот. Погружение на перископную глубину…

В боевой рубке Газиев нетерпеливо припал к перископу, не ожидая, пока лодка погрузится на должную глубину. Он старался ни на секунду не выпустить из поля зрения картину боя.

Все находившиеся в боевой рубке напряженно следили за выражением лица командира — он один сейчас видел то, что происходит наверху.

Постепенно стала ясной разыгрывающаяся на поверхности моря трагедия. Немецкий рейдер преследовал транспорт, пытавшийся уйти под прикрытием дымовой завесы. Ответного огня не было. Преследуемый корабль пытался лишь, маневрируя, уклониться от снарядов крейсера.

Мы подошли так близко к месту боя, что уже не только акустики, но и все в лодке ощущали разрывы снарядов в толще воды. По редким репликам Газиева мы понимали, что транспорт упорно увертывается от обстрела.

Вдруг лицо командира перечеркнула судорога. Он застыл у перископа. Произнес сквозь зубы:

— Взгляни, комиссар!

Газиев чуть подвинулся, давая мне место у окуляров.

В перископ был отчетливо виден накренившийся транспорт. На мачте развевался восьмилучевой флаг английского флота. Серый борт корабля высоко поднялся над водой, и на нем четко вырисовывались огромные кресты…

Это было госпитальное судно.

— Видишь, комиссар? Хорошо смотри!

Я смотрел. Фашистский рейдер расстреливал безоружное госпитальное судно, а мы смотрели. Там, на транспорте, в подвесных койках метались раненые; тщетно пытаясь помочь беспомощным людям, сбивались с ног медицинские сестры, а мы смотрели…

Что можно было сделать? Связаться с командиром отряда нельзя, для этого надо всплыть на поверхность. К тому же мы не имели права вступать в радиосвязь без пресловутой «крайней необходимости».

Между тем положение плавучего госпиталя становилось отчаянным. Крейсер приближался, методично обстреливая гибнущий корабль. Из-под палубных надстроек транспорта повалил дым.

На госпитальном судне начался пожар. По палубе заметались фигурки людей. Кто-то пытался спустить шлюпки. Я невольно представил себе задыхающихся в дыму, закованных в гипс и повязки неподвижных людей…

Новый взрыв отозвался в корпусе нашей лодки. Газиев, оттолкнув меня, бросился к перископу.

— Что? — не выдержал кто-то стоящий рядом.

— Держится… — проговорил сквозь зубы Газиев.

Он обернулся, взглянул бешеными глазами.

— Что будем делать, товарищи моряки Красного флота?

— Атакуй! — сказал я. — Атакуй, командир!..

…За окном полярная ночь. Там на серых скалах лежит городок, будто расчерченный гигантским циркулем вокруг серой бухты. Странный город, где из каждых четырех прохожих по крайней мере трое моряков и почти нет детей… Но я люблю этот город, люблю потому, что здесь мы должны встретиться с тобой.

Через несколько часов я уезжаю. (Боже, что написала я, жена моряка: «уезжаю»!) «Ухожу». Ухожу на «малютке» Героя Советского Союза Лукина. Его знают в лицо все жители этого морского города. А он, оказывается, учился вместе с тобой в училище и отлично помнит тебя.

Я ухожу с отрядом разведчиков, которыми командует тоже бывший подводник и тоже знаменитый на Севере человек — лейтенант Леонидов. Но сейчас он воюет на суше. С нами идут двое товарищей — норвежцев…

Теперь я не могу сообщить тебе свой маршрут. Впрочем, я и сама не знаю его достаточно точно…

Если я вернусь раньше, чем придешь ты, я встречу твою лодку на пирсе. А если нет… Тогда жди. Я скоро буду здесь. Видишь, тебе не удастся скрыться от меня даже на другом конце земли. Если бы ты знал, как мне не хватает тебя!..

1 февраля. Весь наш отряд собрался в одной из военно-морских баз Шотландии. Мы готовимся к последнему переходу. Ремонтируем потрепанные штормами лодки, меняем аккумуляторные батареи.

Здесь базируется флотилия подводных лодок союзников. Она действует в Северной Атлантике на стыке с районом действий Северного флота. Это наши ближайшие соседи на западе. Флотилию сформировала сама война с гитлеровской Германией, захватившей почти всю Западную Европу. Кроме английских лодок, в ее составе французские, датские, голландские, норвежские и даже польская субмарина «Кондор». Их привели сюда моряки, не желавшие смириться с поражением. Из портов союзника они продолжают борьбу с врагом.

Вчера в честь нашего прихода командование базы устроило торжественный обед. За столами звучала речь едва ли не всех народов Европы. Но чаще других повторялись с разными акцентами два хорошо знакомых нам слова: «Волга» и «Сталинград». Сейчас в городе у Волги доколачивались взятые в кольцо дивизии фельдмаршала Паулюса.