Николай Северин - Сын Олонга

Оглядели Итко и Тохтыш горы, озеро, луг, лес, чернеющий по склонам, и начали вытаптывать место для становища. Тохтыш, помогая втыкать жерди — основу аила — говорила Итко:

— Теперь начальник нас не найдет.

Птица редко летает за хребты, зверь знает свои ущелья, а кочевник — свой аил. Дни загорались утренними, догорали вечерними зорями. С утренней зарей вставали, с вечерней ложились. Доила Тохтыш коров и кобылиц, и первые молочные брызги проливала в дар цветущей земле. Итко, объехав стада, уходил к потокам, впадающим в озеро, ловить хариусов. Тело у хариусов в розовеющих жилках, уха из них жирна и вкусна. Так прошел месяц стоянки в долине. Вечером сквозь кедры, лиственницы рассыпалось вечернее солнце в брызгах водопада. Итко собирал по долине дойных кобылиц и коров. Тохтыш сумерничала: вынесла седло, села, закурила трубку, затянула песню тягучую, загадочную. Докурилась трубка, задремала Тохтыш.

«…Коровы, бычки… телки… коровы, коровы… белые, красные, бурые, черные, пестрые …коровы… коровы… много коров…» снилось Тохтыш, «склоны гор забелели овечьими стадами; овцы кудряшковые, белого священного цвета. Овцы, бараны, много овец, вся гора движется в овечьих точках…»

Заржали кони, затопали над ухом Тохтыш кони. Испуганно вскочила с седла. Глаза ширятся: верховые, верховые, один за другим, подъезжают к аилу. Щурится Тохтыш, не может понять: сон или явь?

— Эй, старая смолевина, чего глаза лупишь? Принимай гостей!..

Схватила на лету Тохтыш брошенный повод.

Отряд расседлывал лошадей. Привязывала Тохтыш коня начальника, мысль, как ветер на вершинах, кружилась: «Большой начальник, над каблуками колокольчики, спереди и сзади светлые пуговицы, на плечах золотые звездочки горят. Ой, большой начальник, — беда большая будет!..»

Руки не могли привязать поводья, голова тряслась.

— Старуха, не кочурься, давай кумыс, разводи араку!..

Лучшие шкуры и кошмы разостлала Тохтыш около костра. Выдержанный в ташаурах, крепкий кумыс наливала в деревянные чашки. Колол Итко баранов; жарили шашлык и в трех казанах гнали огненную араку.

Готова арака, Тохтыш водкой подчует. Итко шашлыки жарит. Пили, ели, угощались до полуночи.

«Добрые начальники, хорошо пьют!» — думал Тохтыш.

Утром Тохтыш проснулась от пинков. Выглянула из-под кошмы: стоит большой начальник, носком в бок пинает:

— Эй ты, вставай!..

Вскочила Тохтыш.

— Буди парня, загоняй коней!

У Тохтыш глаза застеклились, смотрит на начальника:

«Много начальников, — всех коней заберут…»

Не шевелится Тохтыш. Схватил начальник за плечо, сжал. Ойкнула Тохтыш от пинка.

Офицер нервно дергал ногой, шпоры звенели — «колокольчики на сапогах»… И плачущим ребенком, обнимая сапог, Тохтыш, глотая слезы, всхлипывала:

— Не бери всех кобыл, смерть нам с Итко будет!..

— Не ори! Пару коней возьмем, ты только пригони всех, надо ж выбрать!

— Одного бери, два бери, три бери, хорош будешь начальник.

Вскочила Тохтыш; с подбородка на шею текла кровь из рассеченной губы, но радостью блестели глаза. Тохтыш, вскочив на первую попавшуюся лошадь, поскакала к озеру, где кормились кони. Итко поехал за матерью. Конский табун знал голос хозяев. Пока Тохтыш с Итко собирали табун, начальник отряда дал приказ:

— Загоняй коров и баранов!

Пригнали коней. Подъехала Тохтыш к начальнику:

— Выбирай самый лучший конь.

— Помогай гнать! — крикнул он Тохтыш.

Отряд, оцепив кругом табун, в улюлюкании, свисте и хлопании плетей двинулся от становища…

Утром голоден скот, не идет, роется в росистой траве. Опущены поводья у Тохтыш. Подъехал один из отряда:

— Ты чего, старая ведьма, корчишься?..

Тохтыш приподнялась на стременах, ударила резко камчой лошадь и смаху врезалась в стадо. Голос дикий, ревущий: камчой направо, налево, через баранов, коров. Бросились кони в разные стороны и в ржании понеслись по долине. Тохтыш вытянулась, плашмя припала к шее и неслась в средине табуна.

На ходу стреляли отрядники. Царапались пули в камнях. Еще больше металось испуганное стадо; овцы кинулись на скалы. Тохтыш свернула в бок узкой тропой и скрылась в кустарниках.

Итко сопровождал отрядник с расстегнутой кобурой, получивший приказ:

— В случае попытки к бегству — стрелять!..

Собрали стадо, и Итко, считая, радовался, что недостает пяти коней. Поднимаясь на перевал, Итко оглянулся на долину.

Дым. В желтом пламени аил. Лают отставшие собаки. Откуда-то из-за горы Итко чутким ухом услышал заглушенное, но знакомое ржание кобылиц…

Кричит Итко на кобылицу, хлопает камчой по жирным овцам, узкие глаза его подернулись слезливой пленкой, не плачет, а слезы мажутся по грязным щекам.

«Мать били камчой, убегла в горы, стреляли, может быть убили…»

Не слышал он от матери, от родных, чтобы начальники забирали все стадо, жгли аил и сильно били камчой.

— Эй ты, чумазая рожа, не разевай рот, заворачивай коров!

Не понял всех слов Итко, но в голосе слышал угрозу. И покорно стал загонять отстающих коров.

За перевалами, где сходились ущелья хребтов, вспыхивали костры. Долина была полна скотом, точно Аргамай мерял свои стада. Аргамай — живая легенда Алтая: «не знает он счета кобылиц, овец и коров и каждую осень, когда стада спускаются с нагорий, загоняет их в ущелье: не входит скот в ущелье, — значит нагулялся приплод, а если остается свободное место, — убавилось стада». В долине среди лошадей, коров, овец почти не видно было людей.

Итко встретили знакомые алтайцы:

— Иткоден — сын Олонга.

Покорные, молчаливые, испуганные неожиданным налетом колчаковского отряда, сопровождаемого белыми партизанами из кержаков, сбившись в круг, рассказывали алтайцы друг другу о разграбленных аилах, уведенных стадах, избитых женах и детях. Усевшись в круг, дымя трубками, они печально качали головой.

Подошли трое партизан с котелками, и один, пнув в спину старика, крикнул:

— Эй вы, вшивые, дойте коров!

Алтайцы послушно брали котелки и шли доить коров.

Партизаны кололи баранов. От жареного духа текли у алтайцев слюнки. Послали к начальнику одного спросить разрешения заколоть барана.

Кричал на него начальник:

— Жрите кобылье молоко!

Покорные алтайцы, кликая своих кобылиц, ложились на спину под брюхо и сосали кобылье молоко.

Испуганные дневной гонкой кони не ели сочные травы, а, вырывая копытами землю, ржали, перекликаясь. Итко через кусты отполз к стаду, где коней хранил караул. В небе сверкали яркие в прозрачном горном воздухе звезды. Пылали разбросанные костры по долине.