Мария Колесникова - Воспоминание об Алмазных горах

В своих планах нападения на Советскую Россию Унгерн решил использовать Максаржава, убедившись в том, что цирики ему беспрекословно повинуются.

В то время когда Сундуй-Сурэн разговаривал в Кяхте со Щетинкиным, в кабинете барона Унгерна сидел Максаржав. Разговор между бароном и Максаржавом шел через толмача, лицо которого казалось очень знакомым князю. У него была хорошая память на лица, но сейчас он не мог вспомнить, где и когда раньше видел переводчика.

— Досточтимый князь, — говорил Унгерн, — через несколько дней мы выступаем на Кяхту и Троицкосавск. Монголы будут воевать с монголами, русские с русскими. Ваши войска, высокий князь, должны уничтожить партизан некоего Сухэ-Батора и его так называемое народное правительство. А я пойду дальше, в Забайкалье.

У Максаржава были холодные, непроницаемые глаза.

— Вам не нравится мой план? — спросил Унгерн с ехидными нотками в голосе. — Кстати, вы знакомы с этим Сухэ-Батором?

— Очень хорошо знаком. За храбрость в боях с маньчжурами я присвоил ему звание Батора. Он мой друг.

— Понимаю. — Унгерн улыбнулся. Но это была зловещая улыбка. — А правда ли, что ваш сын Сундуй-Сурэн служит в войсках Сухэ-Батора? — спросил барон.

— Мой сын вправе сам выбирать себе дорогу.

— Ваш сын на ложном пути. Я назначил награду за голову Сухэ-Батора. Он враг престола, он мой враг. Он поднял на ноги всю голытьбу, стал ее вождем. В своей гордыне этот вахмистр, сын пастуха и сам пастух, вознесся выше вас, светлейший князь. Истинный национальный герой Монголии вы, а не он! А Сухэ-Батор действует так, будто не существует ни вас — военного министра, ни главы государства — лучезарного богдохана. Он от имени монгольского народа обратился за помощью к Ленину. Кто дал ему такое право? Он друг Ленина, а не вага!

— Каждый вправе сам выбирать себе друзей!

— Против нас красные хотят бросить десятитысячный корпус. Известный партизан Щетинкин со своим конным отрядом уже перешел монгольскую границу и соединился с Сухэ-Батором. Все они будут уничтожены. Мне жаль вашего сына, досточтимый князь. Еще не поздно вернуть его…

— Я уже сказал: мой сын вправе сам выбирать себе дорогу.

— Да, разумеется, — поддакнул Унгерн, — но вы военный министр и обязаны выступить против Сухэ-Батора.

Максаржав поднялся.

Унгерн тоже поднялся. Укоризненно покачал головой.

— Высокий князь, мне понятны ваши чувства: монгол не может идти против монголов…

Лицо Максаржава сделалось гневным.

— Я снимаю с себя полномочия военного министра! — перебил он Унгерна.

— Успокойтесь, высокий князь. Вы должны заботиться о благоденствии и безопасности Монгольского государства. Ну а если мой план рухнет и красные полчища ринутся в Монголию? Вы отказываетесь идти на Кяхту? Прекрасно. Но, как военный министр, вы обязаны заботиться об увеличении войска на случай вторжения Красной Армии. Поезжайте на запад, в Улясутай, и займитесь мобилизацией монголов в армию. Такова воля светлейшего богдогэгэна. Вам поможет начальник моего гарнизона в Улясутае подъесаул Ванданов. Не будем ссориться, высокий князь. Не будем ссориться…

Максаржав, не попрощавшись, вышел из кабинета. Унгерн в бессилии упал на спинку кожаного кресла. Толмач молча наблюдал за ним.

— Догони его и вручи предписание! — приказал Унгерн толмачу. Толмач проворно схватил конверт со стола, выскочил из кабинета. Но Максаржава он догнал только на улице, протянул ему конверт.

— Здесь предписание, высокий князь. Унгерн надеется, что в Улясутае вы сразу же займетесь мобилизацией.

Максаржав молча смотрел поверх головы толмача.

— Высокий князь, — сказал толмач, — советую вам не торопиться в Улясутай.

Максаржав удивленно поднял брови.

— Как понимать твои слова?

— Я советую прибыть в Улясутай не с вашими пятьюдесятью цириками личной охраны, а с большим, хорошо вооруженным отрядом. Мобилизуйте войска по дороге.

— Таков совет барона? — спросил Максаржав.

— Нет, высокий князь. Есть письмо барона Ванданову убить вас в Улясутае!

Максаржав молчал. На его лице были написаны подозрительность, недоверие.

— Почему я должен верить тебе? — наконец спросил он.

— Мне можно верить, можно не верить, — отозвался толмач с улыбкой, — но есть человек, которому мы верим оба.

Максаржав, казалось, был заинтересован.

— Кто он?

— Ваш старый знакомый Щетинкин!

Максаржав пристально вгляделся в лицо толмача.

— Твое лицо мне знакомо. Как тебя зовут, любезный? — спросил Максаржав.

— Мое имя вам ничего не скажет. Зовут меня Кайгал. Я не монгол. Я урянх. Мы с вами встречались раньше, возле Белоцарска. Я был переводчиком у Щетинкина.

Теперь Максаржав вспомнил.

— Мой совет: соберите как можно больше войска, оно может пригодиться другу вашего сына Сухэ-Батору, — сказал Кайгал.

— Спасибо за совет, друг! — с чувством отозвался полководец.

Щетинкин всегда придавал особое значение организации разведки. Кайгал и Албанчи сами явились к нему в штаб и вызвались быть разведчиками. Оба они в совершенстве владели монгольским языком.

Албанчи, как племянница Лопсана Чамзы, считалась родственницей и монгольского богдохана. И Лопсан Чамза и богдогэгэн были выходцами из Тибета, люто ненавидели друг друга, но перед паствой притворялись добрыми родственниками. Во всяком случае, Албанчи очень часто сопровождала своего дядю, когда он отправлялся в Ургу, в гости к высоким князьям желтой церкви. Не без протекции самого богдогэгэна Кайгал получил доступ в штаб Унгерна, где считался самым квалифицированным толмачом.

Все шло гладко, пока в Урге не появился корнет Шмаков. Откуда он взялся?

Когда тувинцы в одном из боев захватили штаб Шмакова, сам он едва унес ноги. Перешел монгольскую границу и примкнул к унгерновскому атаману Казанцеву, который был известен среди монголов и тувинцев под кличкой Атаман Серебряная Шапка, так как носил шапку, расшитую бисером.

Шмаков и Казанцев приехали в Ургу по приглашению Унгерна. Переход в буддийскую веру барон хотел обставить как можно пышнее, помпезнее. Это должно было привлечь внимание всех народов, исповедующих буддийскую веру. Унгерну нужны были войска, и ради привлечения в свою армию новых солдат он готов был молиться богам всех религий сразу.

Принятие веры состоялось в храме Арьяволо монастыря Гандан.

У подножия гигантской золоченой статуи Будды, восседающего на цветке лотоса, стоял барон Унгерн с непокрытой головой, в желтом монгольском халате. У барона был благочестивый вид. В храме шло богослужение. На плоских подушках восседал глава Монголии богдогэгэн, пожилой, обрюзгший человек с подслеповатыми глазами. Его окружали бритоголовые ламы — монахи, разодетые в праздничные желтые и красные одежды. По обе руки от Унгерна стояли офицеры при полном параде. Среди них были корнет Шмаков и атаман Казанцев. Оба в парадных мундирах, при орденах и медалях.