Марк Твен - Похождения Гекльберри Финна (пер.Ранцов)

Несколько минут мы не говорили ни слова. Нечего было и говорить. Мы оба хорошо знали, что все это действует проклятая змеиная шкурка; какая же польза толковать об этом? Только напрасно винить себя и еще пуще накликать беду; уж лучше молчать!

Потом, однако, мы стали совещаться между собой, что теперь делать; другого средства не оставалось, как плыть дальше на плоту, покуда нам не посчастливится купить челнок и на нем вернуться назад. Взять какую-нибудь лодку «взаймы» — вроде того, как отец делает, — на это мы не решались: еще, пожалуй, погонятся за нами.

И вот, когда стемнело, мы пустились на нашем плоту дальше вниз.

Если кто и теперь не верит, какое безрассудство трогать змеиную шкурку, после всего, что мы вынесли из-за этого, — пусть прочтет, что случилось с нами дальше!

Обыкновенно лодку можно купить возле плотов, стоящих у берега. Но мы не встречали никаких плотов и проплыли так часа три или больше. Ночь была облачная, мглистая — хуже и быть не может. Вы не видите ясно очертания берегов и не можете рассчитать расстояния. Час был поздний, кругом тишина; вдруг плывет пароход вверх по реке. Мы зажгли фонарь, надеясь, что его увидят. Направляясь против течения, пароходы обыкновенно проходили не очень близко от нас; они держатся больше возле песчаных отмелей и идут, где полегче подыматься, бережком; но в такие ночи, как эта, они идут прямо посередине реки, выдерживая напор течения.

Мы слышали шум колес, но не могли разглядеть парохода, покуда он не очутился совсем рядом. Он держал прямо на нас. Рулевые часто это делают нарочно, как будто пробуя — как близко они могут пройти мимо, не задев плота; иной раз колесо так и срежет кусок; тогда лоцман высунет голову и засмеется, воображая, что это очень остроумно! Пароход неумолимо надвигался прямо на нас, и мы были уверены, что он намерен нас слегка задеть и пройти мимо, но, по-видимому, он и не думал уклоняться в сторону. Пароход был большой, шел он быстро и походил на черную тучу, унизанную светляками; вдруг он выплыл весь, огромный, страшный, с длинным рядом широко раскрытых печных топок, сверкавших словно огненные зубы; его чудовищный нос и борта нависли прямо над нашими головами. Раздался крик, затрезвонили звонки, чтобы остановить машину, потом послышалась ругань, проклятия, свист пара… Джим свалился в воду по одну сторону, я по другую, и пароход с треском прошел прямо через плот…

Я нырнул и пробовал опуститься до самого дна, потому что надо мной должно было пройти колесо диаметром в тридцать футов, и, понятно, мне хотелось дать ему как можно больше простора! Я всегда мог оставаться под водой с минуту, на этот раз я, кажется, пробыл минуты полторы. Потом поскорее вынырнул на поверхность, едва не задохнувшись, фыркнул, выпустил воду из ноздрей и набрал в себя воздуху. Разумеется, пароход сию же минуту пустил в ход машину «по им за дело до плотов и до их пассажиров? Вот он снова зашумел вверх по реке и скрылся из виду во мраке, хотя я все еще слышал шум колес.

Раз десять я окликнул Джима, но ответа не было; я ухватился за какую-то доску, очутившуюся у меня под боком, и направился к берегу, толкая ее перед собой.

Долго я бился, покуда мне удалось добраться до суши; однако высадился я благополучно и вскарабкался на берег. За туманом ничего не было видно на далеком расстоянии; с четверть мили брел я по каменистому грунту и вдруг набрел на большой старинный, бревенчатый дом. Я было хотел пробежать мимо, но тут выскочила целая стая собак с лаем и воем — так что мне волей-неволей нельзя было двинуться ни на шаг дальше.

Ночной визит — Ферма в Арканзасе — Убранство дома. — Стефан Доулинг-Ботс. — Поэтическая Эммелина.

Не прошло и полминуты, как кто-то крикнул в окно, не высовывая головы:

— Ребята, готовься! Эй, кто там?

Я говорю:

— Это я.

— А кто ты такой?..

— Джордж Джексон, сэр.

— Что тебе нужно?

— Ничего не нужно, сэр. Я хотел пройти мимо, да собаки не пускают.

— Чего ж ты тут шляешься в такую позднюю пору?

— Я не шляюсь, сэр, я упал в воду с парохода.

— О, неужели? Давайте огня, эй, кто-нибудь! Как бишь тебя зовут?

— Джордж Джексон, сэр. Я еще мальчик

— Ну что ж, если ты говоришь правду, тебе нечего бояться — здесь никто тебя не обидит. Только не пробуй улизнуть, не трогайся с места. Разбудите Боба, Тома… и давайте ружья. Джордж Джексон, есть с тобой еще кто-нибудь?

— Нет, сэр, никого.

Я слышал, как поднялась возня в доме; зажгли огонь. Но человек крикнул:

— Убери свечу, Бетси, старая дура — есть ли у тебя смысл в голове? Поставь свечу за дверь, на пол. Боб, Том, готовы, что ли? Станьте по местам!

— Готово!

— Ну, Джордж Джексон, знаешь ты Шефердсонов?

— Нет, сэр, никогда и не слыхивал…

— Кто тебя знает, быть может, ты лжешь. Выходи вперед, Джордж Джексон. Да смотри не торопись, выступай потихоньку. Если есть кто с тобой, пусть не суется, — его застрелят. Теперь иди… тихим шагом; толкни дверь сам, как раз настолько, чтобы тебе можно было протиснуться, слышишь?

Я двигался шаг за шагом, потихоньку; кругом ни звука, я слышал только, как шибко стучит мое сердце. Собаки затихли, как и люди, и следовали за мной. Дойдя до лесенки в три ступеньки, я слышал, как отпирали дверь, снимали болты, отодвигали засовы. Я взялся за ручку, толкнул дверь слегка, потом еще немножко, наконец, кто-то сказал:

— Довольно, просунь голову.

Я повиновался, но, признаться, трусил, как бы не срезали мне голову с плеч.

Свеча стояла на полу; все смотрели на меня, а я — на них, по крайней мере, с четверть минуты. Трое рослых мужчин стояли с ружьями, направленными прямо на меня, — так что я даже попятился назад; старший из них, уже седой, лет шестидесяти, а другие два помоложе, лет по тридцати или больше — все трое красивые, статные, — за ними премилая старушка с седыми буклями, а позади две молодые девушки, которых я не мог разглядеть хорошенько.

— Ну, вот теперь, кажется, все в порядке, — сказал старик- Войди.

Как только я вошел, старый джентльмен запер дверь, задвинул засов, надел болт, потом велел молодым людям опустить ружья; все пошли в большую залу, где был постлан новый войлочный ковер, и скучились все вместе в углу, подальше от лицевых окон — сбоку окон не было. Они поднесли ко мне свечу, осмотрели меня с ног до головы и сказали все в один голос:

— Нет, он не из Шефердсонов, в нем нет ничего шефердсоновского.

Старик выразил надежду, что я не обижусь, если меня обыщут — нет ли при мне оружия: ведь это только так, для пущей верности. Он даже не залезал в мои карманы, а только ощупал меня снаружи руками и объявил, что все в порядке; теперь я могу расположиться у них как дома и рассказать свою историю. Но тут вмешалась старая леди: