Марк Твен - Похождения Гекльберри Финна (пер.Ранцов)

— Бог с тобой, Саул, ведь бедняжка весь мокрый да и проголодался, должно быть!

— Правда, правда, Рахиль, а я и забыл.

Тут старая леди говорит:

— Бетси (Бетси — это негритянка), ступай живей и принеси ему что-нибудь поесть, бедняжке, да смотри, проворней! А вы, девочки, разбудите Бека и скажите ему… А, да вот и он сам! Бек, возьми к себе этого мальчика, сними с него мокрое платье и одень его в сухое.

Бек казался на вид одинакового со мной возраста — лет тринадцати или четырнадцати, хотя несколько повыше меня ростом. Он был в одной рубашке, курчавый такой. Он вошел, протирая кулаком заспанные глаза; в другой руке он тащил ружье.

— А где же Шефердсоны?

Ему объяснили, что это была ложная тревога.

— То-то, — сказал он, — пусть попробовали бы показаться, уж я бы не дал им спуску!

Все засмеялись, а Боб заметил:

— Ну, Бек, ты уж очень замешкался — они успели бы всех нас скальпировать!

— Отчего же никто не позвал меня? Это нехорошо! Вечно меня держат в загоне, не дают даже отличиться!

— Ничего, Бек, мой мальчик, — сказал старик, — еще успеешь отличиться в свое время, об этом не тужи. А теперь ступай и делай, что велит тебе мать.

Мальчик повел меня наверх, в свою комнату, достал рубашку из грубого холста, дал мне свою куртку и штаны. Покуда я одевался, он спросил, как меня зовут, но не успел я ответить, как он уже начал рассказывать мне про сизоворонка и про молодого кролика, которых он поймал в лесу третьего дня; потом вдруг спросил, где был Моисей, когда свеча потухла. Я, разумеется, не знал; я никогда об этом не слыхивал раньше.

— Отгадай, — приставал Бек.

— Как же я могу отгадать, коли не слыхал этого никогда?

— Попробуй отгадать — это легко.

— Какая свеча? — спросил я.

— Все равно какая, — всякая.

— Право, не знаю, где он был! Скажи сам, где?

— Разумеется, впотьмах! Вот где!

— Ладно, если ты знал, где он был, почему ж ты меня спрашивал?

— Ах какой ты глупый! Ведь это загадка, разве ты не понимаешь? А ты здесь долго пробудешь? Оставайся навсегда. Вот весело будет! Теперь нет школы. Есть у тебя собака? А у меня есть — она умеет плавать и приносить, что ей бросишь в воду. А что, ты любишь причесываться по воскресеньям и тому подобные глупости проделывать? Наверное, нет, а вот меня мама заставляет! Черт возьми эти проклятые штаны, я понимаю, что лучше было бы их надеть, да не хочется — такая жара! Ну что, готов? Ладно, пойдем, старина!

Внизу мне приготовили ужин — ржаной хлеб, холодное мясо, масло и молоко: я отроду не ел ничего вкуснее! Бек, его мама и все прочие курили глиняные трубки, кроме негритянки и молодых девушек Все курили и разговаривали, а я ел и тоже разговаривал. Молодые девушки сидели с распущенными волосами, закутавшись в одеяла. Мне задавали разные вопросы; я рассказал, как папа, мама, я и все семейство жили на маленькой ферме, в дальнем конце Арканзаса, как моя сестра Мэри-Анна убежала и вышла замуж — так мы о ней больше и не слыхали, как Билли пустился за ней вдогонку и тоже куда-то сгинул, как Том и Морт умерли; тогда никого не осталось, кроме меня одного с папой, да и тот едва был жив от горя. И вот, когда он умер, я забрал все, что осталось, потому что ферма была не наша собственная, и поехал на пароходе вверх по реке; но свалился в воду — так я и попал сюда. Старик сказал, что я могу здесь жить, как дома, сколько мне вздумается. Тем временем стало светать, и все пошли спать; я улегся с Беком, а когда проснулся поутру — совсем позабыл, как меня зовут! Целый час я пролежал, все стараясь припомнить. Бек проснулся, я его и спрашиваю:

— Умеешь ты разделять слова по слогам, Бек?

— Как же, умею!

— Бьюсь об заклад, что не разделишь моего имени…

— Бьюсь об заклад, что разделю…

— Ну, отлично, попробуй-ка!

— Джор-джи Джек-сон.

— Прекрасно, сумел-таки, а ведь я думал, что ни за что не сумеешь! Довольно мудреное имя, не всякий разделит сразу, не научившись.

Я это намотал себе на ус; еще, чего доброго, кто-нибудь опять спросит мое имя, так что необходимо было на всякий случай приготовиться, чтоб отрапортовать его без запинки, как будто я привык к нему.

Премилое это было семейство, да и дом такой славный! Никогда я еще не видывал дома такого уютного и такого приличного. У входной двери не было железной скобы или деревянной с ремнем, а красовалась изящная медная ручка, которую надо было повертывать — точь-в-точь, как в городских домах. В общей зале не было ни одной постели — ни признака постели, а ведь даже в городе попадаются сплошь и рядом гостиные, в которых стоят кровати. Там красовался большой очаг, выложенный сверху кирпичом, а кирпичи содержались в необычайной опрятности — их обливали водой и терли чисто-начисто другим кирпичом, а иной раз мазали сверху красной водяной краской, называемой киноварью, совсем как в городе. Тут же лежали большущие медные щипцы, такие, что ими можно было бы своротить целое бревно. На камине стояли чудесные часы с картинкой, изображающей какой-то город. Посередине этой картинки, вместо солнца, был вделан стеклянный кружок, и можно было видеть, как сзади качается маятник

Очень забавно было слушать, как тикают эти часы, а иной раз, когда какой-нибудь странствующий разносчик приходил в дом, чистил часы и исправлял их как следует, тогда они начинали бить раз сто двадцать подряд, не останавливаясь. Хозяева не продали бы их ни за какие деньги.

По обе стороны от часов сидели два заморских попугая, сделанных из чего-то вроде мела и очень красиво расписанных. Возле одного попугая была кошка из глины, а возле другого собака, тоже глиняная; если на них нажать, они начинали пищать, но только при этом рта не открывали и вообще не проявляли никакого интереса, а пищанье шло изнутри. Позади всех этих вещиц раскинулись два широких веера из перьев дикой индюшки. На столе, посреди комнаты, стояла изумительная глиняная корзинка, полная яблок, апельсинов, персиков и винограду — только они были гораздо ярче, краснее и желтее, чем настоящие, — местами облупилась краска, и под нею видна была глина или мел.

Этот стол был покрыт скатертью из красивой клеенки, с намалеванными красными и синими орлами и расписным бордюром. Все это, как говорили, привезено было из Филадельфии. Тут же лежали и книги, аккуратно сложенные стопками, по обе стороны стола. Одна из книг была большая фамильная Библия, полная картинок Другая книга называлась «Путь паломника», — в ней рассказано про одного человека, который, неизвестно почему, покинул свою семью. Я часто ее читал. Рассказ, конечно, занимательный, но немного трудный для понимания. А еще была книга «Дар дружбы», полная разных прелестных историй и стихов, — но стихов я не читал. Еще были «Речи Генри Клея», потом «Семейный лечебник» доктора Генна, где говорилось все, что надо делать, когда человек заболеет или умрет. Потом еще книга церковных гимнов и пропасть других. Вокруг стояли красивые стулья с точеными спинками, совсем целые, а не продавленные посередине и не растрепанные наподобие старых корзин.