Михаил Федоров - Искатель. 2014. Выпуск №4

— А, может, начнем с зама? — переориентировался Шкандыба. — Так сказать, отсечем правую руку.

— Правильно! — встрепенулся Дубняш. — С него, с Дахова надо начать! А-то мне уже прохода никакого не дает.

— Но это так просто не делается, — задумчиво сказал Можаров. — У тебя что серьезное к нему есть, Дубняш?

— Поищем, так найдем. А пока мыслишка одна имеется.

— Ну, тогда действуй!

— А потом, что? Надо ведь своего поставить, — не унимался Шкандыба.

— Дубняша, конечно, — сказал Фуфаев. — У него котелок, что надо. Государственный.

— Меня не согласятся. Двумя своими, — вытянул вперед руки, — все смогу, а вот третьей нету.

— Это мы тебе обеспечим, — возразил замполит. — Вон и Вертанов тебя помним после того случая на свадьбе.

У Дубняша были давние счеты с Даховым.

Опер помнил случай из тех времен, когда тот еще работал начальником угрозыска. На привокзальной площади у заезжего пассажира кто-то вырвал дипломат. Потерпевший обратился в милицию, но вскоре вынужден был уехать (поезд ведь!), оставив лишь заявление. Судя по описи похищенного ничего особо ценного не было. Дело легко можно было списать. А тут как раз скончался скоропостижно один известный в прошлом рецидивист по кличке Клещ, порвавший с воровским прошлым. Решение пришло само собой. Дубняш тогда составил фиктивную бумагу, из которой становилось ясно, что именно Клещ похитил дипломат у приезжего. Но ведь такой документ без соответствующей подписи — ничто. Надо было найти кого-нибудь, кто бы мог подписать липу.

Долго искать не пришлось. Проходя мимо пивнушки, Дубняш заметил знакомую сутуловатую спину и окрикнул:

— Привет, Бяка!

Позвал пальцем.

Тот отодвинул кружку и нехотя приблизился к Дубняшу.

— Слухаю, гражданин начальник, — просипел своим лишенным всякого тембра голосом.

— Клеща знал?

— Еще бы!

— Тогда подпиши.

Бяка прочитал и, испуганно жуя губу, промямлил:

— Вы что, начальник! Этого не знаю.

— Да Клещ уже в гробу. Ему один черт… А за тобой, помнится, еще грешок один водится…

— А-а. Ну, царствие ему небесное!

Бяка взял ручку и коряво подписал.

— Значит, так и было? — спрого спросил опер.

— Заметано, — ответил сгорбленный.

Постановление об отказе в возбуждении уголовного дела Дубняш принес к Саранчину. Тот пробежал глазами материал и понимающе спросил:

— На мертвеца списал?

— Как можно, Петр Владимирович! Свидетель же есть.

— Ты мне баки своим Бякой не забивай. Таких свидетелей у каждой забегаловки, как собак нерезаных.

После небрежного росчерка пера поставил жирную точку.

Как-то Саранчин, просматривая очередную итоговую сводку, небрежно бросил Дахову:

— Ты мне под фокусника Акопяна не работай. Наше дело — это не картишки из рукава вытаскивать. Оно намного серьезнее.

— А что такое, Петр Владимирович?

— К тому говорю, чтобы с цифрами были поосторожнее. А-то до того дошло, что Дубняш твой на мертвеца свалил привокзальный грабеж. Прямо по Гоголю получается.

Дахов и сам хорошо знал, что Дубняш его в любом деле может пойти на мошенничество, на явную подтасовку фактов и даже на шантаж и вымогательство. Пока все безнаказанно сходило ему с рук. Но так долго продолжаться не могло.

Присутствие Дубняша в отделении Дахов давно уже расценивал как своеобразную мину замедленного действия. И любой неожиданный разрыв ее грозил ударить уничтожающим рикошетом по его даховскому авторитету. Отделаться от неугодного работника в милиции не так-то уж просто. И потому начальник угрозыска пошел на вынужденное, но сомнительное действие. Впервые в жизни решил написать анонимку. Текст ее давался трудно. Многое приходилось по ходу додумывать, переделывать. Наконец, черновой вариант, прочитанный Дахрвым вслух, удовлетворил его. Вроде бы ничего важного не было упущено.

Пододвинул к себе пишущую машинку, отстучал заявление в прокуратуру, в котором подробно расписал случай на привокзальной площади и суть проступка оперативного работника. Вложил листок в конверт, языком послюнявил острые краешки его уголка и запечатал. Неожиданно со скрипом распахнулась дверь.

Дахов вздрогнул. На пороге стоял запыхавшийся Дубняш:

— Шеф! Машинка свободна?

— Печатай здесь, но недолго, — смешавшись, сказал Дахов и с конвертом в руках выскочил из кабинета. Он поспешил опустить письмо в почтовый ящик.

Опер сел за машинку, потянул к себе лист бумаги, лежавший с краю, и с удивленной растерянностью прочитал на его обороте текст даховского черновика. Поспешно спрятал его в карман.

Об этой бумаге Дубняш и вспомнил в кабинете Можарова.

Ее величество — Анонимка (Тревожный сигнал. Глас народа!) была героиней времени. Едва ли не главным законополагающим документом страны.

Стоило какой-либо самой завалящей бумажонке оказаться на руководящем столе, как хозяин его становился почти рабом и невольным соучастником ее разрушающего, смывающего все на пути сокрушительного действия.

Она щедро сеяла повсюду колючие семена розни и сомнения. Подло подтачивала доверие людей. Комкала человеческие судьбы. Делала друзей самыми заклятыми врагами. Низвергала высочайшие авторитеты. Умело собирала многочисленные въедливые комиссии. Торжествующе вершила свой спешный и чаще всего — неправый суд.

Анонимок боялись все. И удивительное дело: к их авторам (тихо и неспешно скребущим ржавыми писчими перышками в укромных от посторонних глаз уголках) относились с несомненной брезгливостью, переходящей в явное отвращение.

А вот сама бумага — плод их кропотливого труда — была сильна!

Опер всей своей подлой, но достаточно тонкой натурой понимал, что владеет сильным козырем против Дахова. Нет. Не удержаться более тому. Кто же потерпит рядом анонимщика, который не смог, не захотел решать вопрос в открытую, а выбрал к правде такую окольную дорожку?

За себя Дубняш боялся меньше. Шансы еще оставались. Он может удержаться на плаву. Ведь последовавшая за анонимкой проверка прокуратуры ничего не обнаружила. Сказалась давняя дружба Саранчина с прокурором. А теперь опытный Можаров сумеет поддержать столь прыткого в делах подчиненного.

Опер был точнее в своих предположениях и действиях. После нехитрых манипуляций со злосчастной бумагой события стали разворачиваться молниеносно.

Дахов был вызван в политотдел к Вертанову. Тот был темнее тучи. На его столе лежали подлинник анонимки, любезно предоставленный прокуратурой, и даховские почеркушки.

Сердце майора опустилось куда-то вниз. Он не мог понять, как его черновик мог оказаться в управлении.

— Объясняться с тобой не буду, — начал полковник. — Это же срам на всю милицию. Такую кляузу настрогал. Пиши рапорт!