Николай Асанов - Волшебный камень

С того мгновения, как Нестеров решил, что делать, он снова стал сильным, строгим и быстрым. Это пурга расслабляла его, продолжительное гостевание разбудило ненужное любопытство к чужой жизни. Что ему Христина и что он Христине? А пока он отдыхал в уютном домике лесничего, он ни о чем другом и не думал, будто алмазы могли прийти к нему сами! Но вот это идиллическое житье-бытье оборвалось, и слава богу! Теперь-то он и должен проявить свой характер…

Он больше не замечал Христины. Ее одобрение или недовольство перестали занимать его. В пять минут он был готов. Присев к столу, написал письмо Саламатову, другое — Варе, третье — Палехову. Тимох молча запихал письма за пазуху, крякнул неодобрительно, но утешился тем, что опять несет важные новости, и стал прощаться с хозяевами. Мария Семеновна с привычным добродушием сказала Нестерову:

— Ну, Сергей Николаевич, если что не заладится, приходите к нам отдохнуть да погостевать.

— Далеко, Мария Семеновна.

— Далеко? — удивилась она. — Да у нас тут за сто верст чай пить друг к другу бегают, а до вас и всего-то тридцать разве наберется… А на нее, — кивнула на дочь, — не сердитесь, да и бояться тоже не надо, не каменная…

Христина, вопреки обыкновению, смолчала. Обе женщины вышли на крыльцо проводить их. Нестеров закрепил лыжи, еще раз повторил Тимоху свои поручения и тронулся в путь. Пробежав шагов пятьдесят, он оглянулся. Христина еще стояла на крыльце. От крыльца расходились два новых следа: Тимох убегал прямо на север, к стойбищу, чтобы вызвать охотников на помощь Нестерову, а сам Нестеров шел на восток. Христина, заметив, что он приостановился, махнула рукавичкой и медленно ушла в дом.

Пурга кончилась. Сырой, плотный снег лежал на увалах, отливая розовым цветом в лучах мягкого солнца. Отягощенные белыми снежными шапками, тяжело скрипели деревья.

Было еще темно, когда Нестеров развел огонь, чтобы приготовить завтрак. Он ночевал в наскоро срубленном шалаше на берегу Нима, который ему вчера не удалось перейти. Горный поток угрожающе шумел в темноте, и Нестеров отложил переправу.

До места разведок оставалось пять километров, но они оказались более трудными, чем предыдущие двадцать пять. Устраивая вчера ночлег, он невольно вспомнил слова Наполеона, обращенные им к гвардии: «Вы выигрывали сражения без пушек, переходили реки без мостов…» Русские солдаты в своих походах совершали куда больше чудес и не гордились этим! И Нестеров, вспомнив свои солдатские дела, перейдет через Ним, как бы ни шумел он в ночной темноте.

Положив утреннюю порцию сухарей прямо в котелок, в котором закипел кофе, он бросил туда три куска сахару, размешал варево вынутой из-за голенища оловянной ложкой и втянул носом аромат и тепло, исходившие от котелка. Еда была готова, и он начал торопливо завтракать.

Глухо шумела еще незримая горная вода в реке. От огня все кругом казалось темным, неразличимым. Но Нестеров приготовился к походу. Склонившись у огня, он занес на карту место своей ночевки. Стало почти совсем светло. Только в вершинах деревьев еще таилась темнота и виднелись бледные звезды, как если бы Нестеров находился на дне глубокого колодца и смотрел оттуда вверх. Внизу от блеска снега было светлее, словно день исходил из земли.

Шум воды снова встревожил Нестерова. Он оставил тяжелый мешок у огня и прошел к реке. Ним стекал здесь широким каскадом с плоскогорья, оголяя и вновь заливая темные валуны в русле. Кое-где на берегу еще держались ледяные припаи, некоторые места — должно быть, отмели галечника и пески — были покрыты снегом, но ширина пенного потока была значительна. Нестеров невольно выругался, измеряя глазом ближайшие деревья. Ни одно из них, если и срубить его, не достигло бы противоположного берега. А затратить два часа работы только для того, чтобы, добравшись по своеобразному мосту до середины потока, все равно прыгать потом в ледяную воду, было глупо. Подумал он и о плотике, но пришлось отвергнуть и этот способ переправы. Ниже река входила в узкое скалистое ущелье, а течение было так сильно, что плотик могло унести и разбить о скалы.

Он походил по берегу, тыча шестом в воду. У берега везде была глубокая вода, больше метра. Дальше, где лежали омываемые волнами валуны, должно быть, мельче, но до валунов надо дойти! Он снова выругался, но это не облегчило его. Неровные шаги его истолкли снег по всему берегу, — опасная нерешительность овладела им.

Вернувшись к костру, он закурил и сидел довольно долго, хотя и сознавал, что медлить нельзя. Постепенно его охватила злоба на себя: ну что он тут сидит, кто ему поможет? Он должен перейти! Тут были и вызов и ярость. Он вскочил на ноги. Со злой легкостью поднял на плечи мешок и снова вышел на берег. Там он погрозил кулаком равнодушной реке, шумевшей по камням, словно она была живым существом, сознательно противопоставившим ему свою волю. Поймав себя на этом жесте, он вдруг засмеялся про себя, и ему стало сразу легче.

Он снял валенки, размотал портянки и остался в толстых шерстяных носках. Валенки привязал к мешку. Лыжи и ружье взвалил на плечо, придерживая левой рукой. В правую взял шест, которым, измерял глубину воды у берега, и потопал ногами по снегу, как перед прыжком.

С первого шага он погрузился по пояс в кипящую пену. Все тело задрожало от обжигающего холода. На дне явственно прощупывался кристаллический лед, намерзший на камнях. Ноги скользили, сердце на мгновение остановилось, потемнело в глазах. Он испугался, что упадет и ревущий поток унесет его с собой. Усилием воли он прогнал слабость и заспешил, передвигая немеющие ноги. Вода на каждом шагу сталкивала его вниз по течению.

Но берег близился. Перед ним были серые, обглоданные водой скалы, похожие на ребра какого-то допотопного животного. Он ухватился за них и вылез.

Пар поднимался клубами от одежды. Ее мгновенно прихватило морозом так, что она стала похожей на лубок, в котором он был будто запеленат. Яростно крича бессвязные ругательства, которые не помогали и не утешали, которых никто не слышал, но которые, вероятно, были необходимы хотя бы для того, чтобы уверить себя: «Я жив», — он снял шапку и достал хранившиеся в ней спички. Обув заледеневшие валенки, медленно заполнившиеся водой, стекавшей с одежды, он бегал по берегу, ломая и стаскивая в кучу сухие ветви кустарника. Загорелся содранный с сосны мох, зашипели ветки, огонь внезапно ударил теплом в лицо, и пламя охватило весь костер. Нестеров снял брюки, куртку, поворачиваясь перед костром, отжимая воду из одежды, радуясь тому, что последнее испытание окончено.