И Ряпасов - Неведомый город

— Прости меня, дорогая Кэт, — мягким голосом, в котором сквозило непритворное участие, обратилась к ней Софи, — я тебя очень огорчила. Но это потому, что я тебя люблю, а старого Гобартона терпеть не могу. Глаза у него, как у степного волка.

— Я не сержусь, но мне тяжело. Ты, моя сестра, знаешь почему, — тихо проговорила Кэт, застенчиво взглянув на подругу.

— Еще бы не знать, — проговорила бойкая француженка. — Не буду, не буду! — закричала она со смехом, видя, что Кэт опять покраснела и отвернулась.

И Софи, обняв подругу, покрыла ее лицо поцелуями, а потом принялась утешать ее, как могла.

— Не печалься, дорогая. С кем не бывает несчастий? А твое поправимо. Не из таких бед выходят целыми. Времени много. Мы что-нибудь придумаем до той поры. Если сама не придумаю, так мне Жан поможет. Надо только узнать мнение русского инженера, что он думает о тебе. Я уже справлялась. Все они холостые. Даже Руберг и тот не женатый. Эх, жаль, что у нас нет здесь еще какой-нибудь знакомой подруги. Я обязательно женила бы на ней доктора.

— Хорошо тебе так говорить, когда ты свободна, ни от кого не зависишь. Что захочешь, то и делаешь. Ты всегда была самостоятельна. Еще девочкой бегала в Лондоне куда хотела. А я? обязательно должна считаться с дедушкой, с его желаниями. Ах, если бы был жив папа!

— Милая Кэт, ты такая же сирота, как и я. Твой дед тебя меньше любит, чем свою науку. Ради чего он затащил нас в это гнездо, где ничего нет, кроме гор и куска неба? Мог бы оставить нас в Париже, где мы жили в последнее время. Я полагаю, что теперь ты ему ничем не обязана. Да ты и должна бороться за свое счастье.

— Ты думаешь, это возможно?

— И еще как возможно-то, дорогая Кэт. Не я буду, если мы не перехитрим этого толстого Гобартона.

— Милая Софи! — радостно воскликнула Кэт.

— Заключим же союз: бороться не на жизнь, а на смерть!

— Идет, — храбро заговорила Кэт. — Союз оборонительный и наступательный.

Подруги поцеловались.

— Я начну завтра же действовать, — сказала Софи.

— А я тебе помогать во всем, — заключила ее подруга.

В эту минуту постучали в дверь.

Вошел Горнов. Увидев его, француженка бросилась навстречу с радостным возгласом:

— Вот и вы. Вас-то мне и надо!

— Очень рад служить вам, m-elle, — галантно произнес молодой человек, — и вам, мисс, — поклонился он в сторону Кэт.

— Пожалуйста, без церемоний, — шутливо заметила ему Софи. — У нас будет очень важный разговор. Но сначала садитесь и рассказывайте, где вы были и что видели?

— Да, да, — оживленно подтвердила Кэт, — рассказывайте, что делали?

— Были мы, все трое, в центральном корпусе м-ра Блома. Делать ничего не делали, а лишь слушали, что нам рассказывал м-р Блом. О, он великий ученый!

— Подите вы прочь с этой ученостью, — стараясь казаться сердитой, проговорила француженка, — она нам еще до вас надоела. Если вы опять видели какие-нибудь научные затеи, лучше замолчите и слушайте меня.

— С большим удовольствием, m-elle, я готов вас слушать хоть два дня подряд.

— Без глупостей. Слушайте, вникайте, разбирайте и дайте нам дельный совет.

Тайное совещание началось. К какому заключению пришли участники совещания, читатель узнает из дальнейшего рассказа.

В этот день, когда в отсутствие м-ра Блома его воспитанницы решили устроить маленький заговор, трое русских, как верно сказал студент, вновь посетили центральный рабочий корпус Бломгоуза, где они несколько недель тому назад познакомились с его руководителем.

На этот раз они не видали востроглазого Гобартона. Их встретил маленький живой англичанин с веселым лицом, мистер Вилькинс. Он поклонился им, как старым знакомым.

Проводив русских до кабинета м-ра Блома, Вилькинс куда-то исчез. Старый англичанин принял всех очень милостиво. Прежде всего спросил Николая Андреевича, не желает ли он взять на себя руководительство работами в одном из отделов Бломгоуза, на что последний ответил, что он сочтет удовольствием работать под одной кровлей с таким замечательным человеком, как мистер Блом.

Видимо, ученый был обрадован получением столь быстрого согласия инженера и сказал, будто он впервые видит человека с подобными знаниями. Спутники инженера тоже удостоились получить от м-ра Блома несколько комплиментов по своему адресу, впрочем, ничем не заслуженных.

Старый ученый, пригласив русских следовать за собою, подошел к правой стене большого приемного зала и нажал рукой одно из рельефных стенных украшений. Часть стены отодвинулась, образовав отверстие, достаточное для прохода одного человека. М-р Блом знаком пригласил следовать за собою.

Русские очутились в полутемной, круглой комнате. Середину ее занимала зиявшая впадина. М-р Блом, закрыв вход, повернул незаметную кнопку в темной части помещения. Через минуту в круглом отверстии что-то тускло мелькнуло. Показались какие-то переплеты и перед взорами русских предстали медные перила, окаймлявшие уходящую в глубь винтовую лестницу.

— Господа, — сказал ученый, спускаясь по лестнице, вдруг осветившейся бледным светом, — я намерен показать вам то, что живит, греет, одухотворяет и кормит Бломгоуз. Следуйте за мной.

Глубина лестницы была около пяти сажен. С последней ступенькой шедшие увидели коридор, замыкавшийся гладкой белой стеной. Старик направился к ней и открыл ее одному ему известным способом. У путников вырвалось невольное восклицание удивления.

Перед ними находилась обширная зала, белые стены которой уходили ввысь на десяток сажен. Лившийся в несколько ярусов окон дневной свет давал возможность с отчетливостью видеть ее внутренность.

С гранитных фундаментов поднимались к потолку титанические сооружения. Необыкновенные сочетания блестящих рычагов двигались с неуловимой быстротой, стройно и бесшумно. Гигантские спирали, блестя медью, как змеи, извивались в горизонтальном направлении. Середину помещения занимало сооружение, подобное колесу. Это не было настоящее колесо, но имело с ним отдаленное сходство. В массе металла была сделана выемка в виде окружности, футов тридцати в диаметре. Центр ее занимал вертящийся вал с толстыми спицами из белого и желтого металлов. Верхние концы спиц не были соединены между собой ободом. Но каждой спице на внутренней части окружности соответствовал кусок металла, двигавшийся в ту же сторону, что и спицы. Между последними и спицами вала не существовало осязательной связи, между тем куски скользили по окружности с быстротой, еле уловимой глазом.

От центрального механизма во все стороны мерно выбрасывались, через определенные промежутки времени, блестящие пружины, состоящие из соединенных, как ножницы, коленчатых рычагов. Вид этих сверкающих в своей неустанной беготне стальных машин слепил глаза и затемнял разум.