Ольга Михайлова - Мораль святого Игнатия

В восемь лет мальчик осиротел, был помещён в приют, и Бог весть, какое будущее ждало бы сироту, но через два года в его жизнь впервые вмешался Божий Промысел, причём так тонко и неощутимо, что мало кто что понял. Бесконечные амурные похождения и любовные авантюры, к которым был столь привержен в своё время мсье Жан, неожиданно надломили его организм, причём слухи ходили самые разные… Теперь оказалось, что женитьба на приличной и состоятельной девице, давно присмотренной мсье Дюпоном, стала просто невозможной. Перспектива одиночества и бездетной старости замаячила перед сорокапятилетним Жаном Дюпоном во всей своей безотрадности. Мать заметила перепад в настроении своего беспутного сынка, ставшего по два раза на дню прикладываться к бутылке и остающегося по вечерам дома, и сделала правильные выводы.

Догулялся, патаскун чёртов.

Мсье Жан воспринял случившееся вначале как простую случайность, но постепенно ему пришлось осознать, что ничего случайного в его жизни не было. Долгими бессонными ночами он перебирал в памяти подробности своих былых похождений, перед его мысленным взором вставали те, кто составлял когда-то его наслаждение… Теперь одни поблекли до отвращения, другие, помоложе, со смехом отворачивались от него, обессилевшего и неприкаянного. Откуда-то из закоулков сознания вынырнул вдруг крохотный мальчонка, со смехом протягивавший к нему ручки. К сорока годам комната человека должна наполниться детскими голосами — иначе её наполнят жуткие призраки прошедших дней и откровенные кошмары. Мсье Жан неоднократно слышал об этой максиме, но никогда не верил в её истинность.

Пришлось поверить.

Теперь мсье Жан сам вспомнил о сыне. Он нашёл мальчугана в приюте, и через свои связи сделал все, чтобы десятилетний Мишель носил отныне имя Дюпонов. Уставший от беспросветной нищеты приюта, от голода и побоев, от всегдашних оскорблений и жестокого наименования «выблядок», маленький Мишель, понимая куда больше, чем дети его возраста, был рад обрести дом и семью. Всем сердцем сразу привязался к бабке, всегда считавшей его своим внуком. Он был благодарен и отцу, понимая, если бы тот не признал его — судьба его была бы плачевна. Однако, развитый не по годам, из обрывочных слов мадам Дюпон Мишель понял, что отец был вынужден усыновить его по мотивам весьма постыдным, а вовсе не потому, что полюбил его или нуждался в нём.

Сердце мальчика заныло саднящей и тупой болью, но что тут поделаешь?

Отданный в иезуитскую коллегию, куда никогда бы не попасть незаконнорожденному, Мишель Дюпон успевал, но больше всего боялся, чтобы его секрет не стал известен его высокопоставленным сокурсникам. Проявив в двенадцать лет, неожиданно для самого себя, дедовские таланты, Мишель увлёкся кулинарией, мечтал продолжить дело деда, о котором был немало наслышан от бабки, и полагал, что кошмары приюта и клеймо «выблядка» остались в прошлом.

Мишель ошибался. Его сокурсник Лоран де Венсан сообщил ему, что о его происхождении ему всё известно.

Нельзя сказать, чтобы Мишель испугался. Разглашённые, эти сведения могли создать ему весьма большие сложности, но ничего это не изменит. Приют закалил Мишеля, а отцы-иезуиты научили стоицизму. Он признан законным сыном, а прошлое может откликнуться лишь дурными прозвищами да унизительной болтовней вокруг него. Неприятно, но переносимо.

Но неприятно…

Лоран потребовал за молчание вещей вполне терпимых — выполнять за него все математические задания. Это было просто смешно, и Мишель подумал, что этим Лоран не ограничится. Но де Венсан больше ничего не хотел, — то ли ему ничего больше не приходило в голову, то ли это действительно было всё, что ему было нужно, то ли Лоран всё же побаивался Дюпона, проронившего, что, если де Венсан проболтается — так тому и быть, помешать он не сможет, но это будет последнее, что Лоран вообще скажет, ибо его, Мишеля, ничего тогда не будет и сдерживать. Есть педали, на которые можно нажать только раз…

Четвертый год Мишель Дюпон выполнял за Венсана все арифметические уроки.

Мишель тяжело вздыхал, глядя на отца. Зачем он так?… Если он не любил его мать, зачем было делать то, что привело к его рождению, а если любил, то почему обрёк его на позор? Он, приезжая на каникулы, каждый раз видел, что «мсье» всё больше сдает, выглядит постаревшим, усталым и каким-то надломленным, но по-прежнему держится с ним, как с чужим. Мишель не знал, что мсье Жан давно воет ночами и кусает подушку от раскаяния и отчаянной беспомощности, осознав и суетную пустоту прожитой жизни, и свою неизбывную вину перед сыном.

Сам же Мишель уверил себя, что сумеет пробиться, несмотря ни на что. Нравящийся ему мягкий и заботливый отец Дюран ненавязчиво сумел уже обрести на него влияние, формировал круг его чтения, помогал вырабатывать суждения, учил видеть промысел Божий в событиях на первый взгляд случайных, заставляя размышлять и над тем, что случилось с ним самим. И Мишель задумался. Считал ли он, что с ним поступили несправедливо? Дюпон вздыхал. Господь терпел и худшее. Да, он почти не помнил мать, не имел, да и не имеет отца, испытал немало приютских тягот, но Господь дал ему талант и силу духа, у него есть истинные друзья — и бабуля, и отец Илларий, и отцы Даниэль и Гораций. У него прекрасное здоровье. Бог с ними — с презирающим его «мсье» и бесовским Лораном. Бабуля обещала оплатить его обучение в Париже, в Школе поваров, и тогда он подлинно станет славой рода. Мадам Дюпон сможет гордиться им.

При этом, с каждым годом взросления, с пробуждением собственной мужественности Мишель понимал всё больше, и теперь сказал себе, что никогда не будет таким, как «мсье». У него не будет незаконных детей, с которыми ему будет противно разговаривать, он никогда не будет распутником, но будет честным с женщинами, и своих сыновей воспитает по-другому. Как надо. Они с рождения будут носить его имя, не будут стыдиться своего происхождения и трепетать, как он, от угроз таких ничтожеств, как Венсан. Надо только немного потерпеть, он справится. Господь помогал ему, Господь помогает, Господь поможет ему и впредь.

А «мсье»… а что «мсье»? Бог ему судья.

В коллегию Мишель Дюпон вернулся, одержимый новыми гастрономическими идеями. Он, прежде всего, решил попробовать замариновать в уксусе особый состав из специально разработанных им комбинаций специй. На кухне он поместил их в бутыли, тщательно надписав и пометив номером каждую. Коды перенес в толстую конторскую книгу. Если его догадки и смутные предчувствия были верны — в одной из них должно реализоваться таинство воплощения нового составляющего для соуса — соуса, которому он собирался дать патриотичное название «Краса Франции». Но правильно ли он всё рассчитал? Три группы пряностей по три ингредиента в каждой давали двадцать семь основных вариантов и ещё дюжину составляли его фантазии — смесь каперсов с тертой морковью, сочетание базилика, майорана и шалфея в самых диких пропорциях.