Ольга Михайлова - Мораль святого Игнатия

Услышавший их доктор Дешан, который вышел из внутреннего покоя лазарета, где до этого вёл с умирающим душеспасительную беседу о лучших винах Бордо, в котором недавно побывал, при этом закусывая мясом молодой цесарки, тут же шмыгнул назад, мгновенно ликвидировав следы трапезы, подмигнув отцу Аврелию. Гораций де Шалон побледнел и, тихо обойдя постель друга, сел в изножье. Отец Эзекьель поправил свечу в изголовье больного и изобразил на лице уместно безрадостную, минорно-постную мину.

Дюрана заставили откинуться на подушку и притвориться умирающим.

Вошедшие были внешне спокойны, но атмосферу лазарета, стараниями отцов-иезуитов превращенную в подобие склепа, тут же нарушил Котёнок, который ринулся к отцу Дюрану, обнял его и разразился рыданиями. Следом подскочил и Дофин, тряся отца Даниэля за плечо и умоляя не умирать.

Всех их призвал к порядку отец Эзекьель. Если им есть, что сказать, пусть говорят. Нет — пусть убираются. Эмиль, однако, продолжал рыдать, обещая рассказать всё, абсолютно всё, а Филипп пытался торговаться. Они всё расскажут, а за это отец Дюран не умрёт. Дюрану пришлось пробормотать, что он постарается. Сердце его упало, он и в самом деле побледнел, как мертвец. Он боялся признаний и не хотел их. Гораций де Шалон сумрачно озирал стоявших рядком Дюпона, Дамьена и Потье.

Наконец шум утих, всем подали стулья. Отцы-судьи молча озирали подсудимых.

— Будет лучше, — заявил отец Эзекьель, — если всё расскажет тот, на ком главная часть греха…

Тут снова зарыдал Котёнок, обнимая отца Дюрана и уверяя, что во всём виноват только он один. Аdsum, qui feci, mea culpa, mea maxima culpa! Я это сделал, моя вина, моя величайшая вина! Это он, и только он, почти все остальные отговаривали его, но он был непреклонен, потому что был зол и разгневан, и забыл о Господе!

— Вы хотите сказать, де Галлен, что это вы сломали шею Лорану де Венсану? — в голосе отца Аврелия сквозило нескрываемое недоверие.

Этот птенец издевается над ними? Такое же недоверие читалось и на лице отца Эзекьеля. Этот ingenui vultus puer ingenuique pudoris36 совершил такое? Кто в это поверит? Котёнок всхлипнул. Причём тут шея? Не ломал он никакой шеи!

— Мне кажется, — спокойно заметил Дюпон, — будет лучше, если мы просто всё изложим в последовательности.

Отец Эзекьель кивнул, принимая такой modus operandi. Censeo praefationem non esse, предисловий не нужно, заявил он.

— Тогда начать надо с меня, — заметил Дамьен, стараясь не смотреть на отца Горация де Шалона.

В его новом рассказе картина субботнего вечера выглядела не столь идилличной, как раньше.

…Узнав от Котёнка, что вытворил негодяй Лоран и передав отцу Дюрану просьбу подняться к отцу ректору, он, Дамьен, погрузился в глубокие размышления. «Об убийстве?» Нет, об этом он тогда не думал. Он подумал, что теперь, когда всем стало ясно, что Венсан — клеветник, никто не поверит никаким его обвинениям, например, в адрес семьи де Моро. Мысли эти порадовали его, и он решил поговорить с Лораном.

«Вы встретили его на мансарде?»

Он туда направился, но по дороге столкнулся с Аквинатом, который от отца Иллария уже услышал последние новости. Сходство суждений, ибо Дюпон пришёл к тем же выводам, что и он, породило родство душ. Однако, присев на скамью и обсудив всё, они решили, что торопливость потребна только при ловле блох, а не змеёнышей, здесь нужна осторожность и осмотрительность. Поэтому они положили после встречи Котёнка дождаться возвращения Венсана, и тогда — высказать ему наболевшее.

Сказано — сделано. Они вернулись в спальню, там были Гамлет с Дофином. Те, как новости выслушали — ушам не поверили. С Потье началась истерика, он визжал что-то про аспида и василиска и прыгал по кровати, д'Этранж был словно поленом ударенный, Гастон снова орал про какой-то дуб, что зазеленел к Рождеству, а Филипп наконец высказал надежду, что теперь-то они от вампира избавятся, — вышвырнут его, мол. «Почему же вы с прошлый раз не рассказали этих подробностей?» По мнению Дамьена де Моро, истерика Потье интереса ни для кого не представляла. Встреча же с Дюпоном была их приватным делом и ничего не объясняя, могла лишь запутать отцов-следователей.

Взгляд отца Эзекьеля лучше всяких слов говорил о том, что тот думает по этому поводу, и он счёл излишним тратить слова.

…Далее Дюпон предложил устроить вечер встречи Коту и праздник освобождения от змеёныша. Вызвался испечь пирог, Потье пошёл в храм, Дофин начал убираться, а он, Дамьен, решил сделать Котёнку к возвращению подарок — ему отец давеча прислал две новые «фиоретти», он решил одну вручить Коту. Тот давно мечтал о такой, да мать его и слышать не хотела о таком приобретении. Боялась, что он порежется.

Все, затаив дыхание, слушали рассказ.

…Не в добрый час решил он это сделать. Проходя мимо мансарды, вдруг увидел де Венсана, тот вылез через окно и шёл по крыше. Дамьен, помня о том, что они решили с Аквинатом, тем не менее, не мог, окликнув Лорана, не сообщить ему своё мнение о его поступке с Котёнком и оповестил, что Эмиль вернулся и теперь всем всё известно.

Дамьен замолчал. «Что вам ответил де Венсан?»

Ничего не ответил, окинул презрительным взглядом… Впрочем, уже темно было, и понять его взгляд было трудно. В общем, глянул он на него сверху, ничего не сказал и завернул за конек крыши, к слуховому окну. Сам Дамьен решил, что тот сейчас спустится, и несколько минут ждал его. Тут вдруг сова ухнула. Он, Дамьен, прислушался, а потом подумал, откуда тут совы? А Лорана всё не было. Дамьен плюнул, поняв, что тот затаился там наверху и спускаться не собирается, и пошёл за рапирами. Взял он с корта рапиру для Кота, и вернулся в спальню. Там Дофин убирался и выгнал его. Тогда пошёл он на кухню к Дюпону, там потеплей, да и марципанов целая куча. Он рассказал Аквинату про встречу с Лораном, и про сову упомянул. Аквинат удивился и сказал, что сов никогда не слышал, но откуда тут — посреди города — сова-то возьмётся?

Засунул тут Дюпон пирог в печку, а он, Дамьен, задумался. Причём, о сове. Если бы ему удалось её поймать, да набить чучело для наглядного пособия, отец Эрвьёnbsp;-Христа в таких мерзостях даже Иуда не обвинял! Он куда порядочней был нашего Лорана-то!

Ему этого не забыл бы. Старое-то чучело мыши изгрызли… Если проследить, где она прячется… Он подумал, что она может жить в дупле того вяза, что растёт между корпусами, или под крышей где-нибудь. Дюпон сказал, что уже через двадцать минут пирог вынуть надо, а до этого крутить его, чтоб равномерно пропёкся. Тогда он, Дамьен, решил прогуляться к дуплу. Фонарь взял и пошёл. Проходя мимо, бросил взгляд на лораново убежище, но там темно было. Сам он был уверен, что Лоран давным-давно ушёл. Зашёл за угол, подошёл к вязу, и тут увидел такое, что про сову забыл начисто.