Николай Камбулов - Обвал

— Туда, туда, — показал интеллигентный с виду эсэсовец на огороженный колючей проволокой участок леса. — Спешите, занятия уже начались…

Они остановились у закрытого автофургона. Неподалеку залаяла овчарка. В фургоне послышалась какая-то возня, потом открылась дверь и на землю шлепнулся мужчина, а затем вскочил на ноги, бросился бежать в сторону небольшого озера, заросшего камышами.

— Далеко не убежит! — сказал появившийся у фургона эсэсовец и затем вскричал: — Попытка к бегству!

На его голос из вольера выскочили овчарки, погнались за мужчиной, сбили его с ног, начали рвать. Откуда-то раздался выстрел. Мужчина покачнулся и упал, сраженный пулей…

Потом Зупке повел ее к серому дому без окон, по его словам, в «медфакультет, работающий на армию»…

По каменной лестнице спустились в нижний, подземный этаж, оказались в длинном коридоре, освещенном неоновыми лампочками. Зупке открыл одну дверь — Хилли бросилась в глаза огромная, тоже освещенная, как и коридор, неоновыми лампочками комната без единого окна, заставленная столами, у одного из которых стоял раздетый, с крупными чертами лица пожилой человек. Из-за перегородки, отделяющей операционные столы, появились трое, одетые в белые халаты. Один из них, худой и длиннющий, начал осматривать раздетого, а двое занялись молодым человеком, еще подростком, привязанным ремнями к столу.

— Без наркоза! — распорядился длиннющий. — Этот тельмановец…

Зупке прошептал ей на ухо: «Это и есть твой Ланге».

— Важно по возрастам испытать, чтобы дать вермахту рекомендации, — продолжал давать указания длиннющий медик…

«Все забыть, забыть! И таким образом воспрянуть обновленной». Хилли поднялась с кровати, набросила халат, подошла к окну: во дворе старик Ланге под навесом возился со своим протезом, — видно, чинил его перед выездом в поле. «Человек из «Каменного мешка», — с болью в сердце подумала Хилли. — А мы кричали: «Хайль Гитлер!» А он немцев в «Каменный мешок»…»

На другой день, утром, кто-то громко, повелительно постучал в дверь и, не дожидаясь ответа, вошел в комнату. Это был мужчина с дряблым, округлым лицом, с выпирающим из-под клетчатого пиджака животом. Она сразу узнала: «Эрлих Зупке!» Однако решительно заявила:

— Я не знаю тебя, уходи!

— Я ваша старая любовь, Эрлих Зупке! Хилли, я теперь председатель «Союза землячества»… По распоряжению профессора Теодора — а он теперь у нас член правительства, министр по перемещенным лицам — принес тебе приглашение на завтрашний сбор в Мюнхене. Хилли, для нас Европа не кончается на Эльбе, равно как и в Богемском лесу… Дойчлянд, дойчлянд алес! — возвысил голос Зупке и бросил на стол пухлую черную папку. — Вот тебе работа. Надо отредактировать. И ты получишь от Теодора особняк на берегу Изары…

Хилли охватило леденящее чувство от этой неожиданной встречи: она думала, что старик Ланге опознает Эрлиха Зупке и конечно же потом, докопавшись до ее прошлого, порвет контракт, вышвырнет ее из своего дома…

— Да ты наплюй! — словно бы угадав ее мысли, продолжал Зупке. — Читай! — Он развязал папку. — Читай, а я подремлю в кресле.

Она с неохотой взяла рукопись и стала читать через пять, десять страниц, и то лишь выделенные, подчеркнутые строки:

«Доказательства лжи… Не Гитлер, а поляки начали вторую мировую войну… Не было никакого нападения на Россию в июне 1941 года…» Отлистала еще несколько страниц, опять подчеркнутое бросилось в глаза: «Гитлер был гуманен к немецкому народу, он был ярый противник политики государственного терроризма…»

Она, захлопнув папку, закричала во весь голос:

— Пробуждение! Пробуждение! Эрлих, во мне окончательно пробудилась совесть!

— Что и требовалось доказать! — по-своему оценил слова Хилли Зупке. — А фюрер найдется! Хайль! Я приеду за тобой без опоздания, будь готова, моя любовь…

Не успела Хилли поднять головы — со свистящим грохотом на низкой высоте над двором промчались самолеты, тугим, горячим воздухом прижав к земле молодые деревца, цветы на клумбах.

— Союзники! Не слишком ли они далеко залезли от своих штабов?.. — громко отозвался Ланге. — Иногда мне кажется, будто я и дома и не дома: там забор и тут забор, запретные зоны.

Хилли посмотрела на топку, где догорела рукопись, где тлели отдельные, несгоревшие страницы.

— Гаси искру, пока не занялся огнем весь дом, — прошептала Хилли и, зачерпнув совком побольше пепла от сгоревшей рукописи, прокричала в окно: — Эрлих, я уже собираюсь, иду!

— Ты спалила мою рукопись?! Что я скажу господину Лемке! Ведь я получил от него большую сумму под будущую книгу.

С этими словами Зупке выскочил со двора, словно бы за воротами кто-то его ждал и ему нельзя было задерживаться.

Во двор вошел рослый, голубоглазый, с черными усиками мужчина. Он наклонился к Хилли:

— Представлюсь, фрау, чиновник местного самоуправления Гарри Лоренц… Вы должны зарегистрироваться, непременно указать свою профессию. Вот здесь укажите профессию. — Он подал ей бланк.

Она написала на бланке: «Безработная». Чиновник щелкнул каблуками, затем сощурил глаза и, уходя, бросил:

— Так уж и ничем не занимаетесь?..

Гарри появился на вилле Теодора во второй половине дня, за два часа до захода солнца, и сразу поинтересовался у старика-привратника, не приехал ли профессор, на что старик ответил:

— Звонил, скоро должен появиться. Определенно, — буркнул толстоногий привратник и тут же, взглянув на свои карманные часы в золотом корпусе, отправился к железным воротам, которые открыл на весь распах. Во двор въехал новенький, поблескивающий в лучах закатного солнца «мерседес», увенчанный флажком дипломатической неприкосновенности. Старик, когда машина остановилась и он закрыл ворота, трусцой подбежал к «мерседесу», распахнул дверцу — из машины вышел Теодор и, заметив Гарри, стоявшего у крыльца островерхого дома, сказал:

— Ты, Гарри, обязан убедить Эрлиха Зупке, что Хилли нужна мне живой, чтобы я потом вовсе не думал о ней. Она для меня крайне опасна, может написать книгу, выболтать… Это при теперешнем моем общественном положении!.. Я не опасаюсь иностранных авторов, их можно опровергнуть. Но своих, немецких, почти невозможно…

Со стороны Изары накатывались сумерки, чувствовалась прохлада.

— Мне надо отдохнуть. А ты езжай к Зупке. Непременно скажи ему, что Хилли возьмется, и пусть не думает о сроках. Я сам вмешаюсь. Езжай, мой друг. Такую книгу мы должны иметь.

Гарри тут же уехал.

Почти неслышно к Теодору подошел старик-привратник, набросил на профессора теплый плед, подкутал со всех сторон и присел на краешек скамейки.

— Старик, — обратился к Ленцеру Теодор, — я окончательно пришел к выводу: делить власть с кем-то — это все равно что не иметь ее вовсе… Сейчас же позвони господину Фуксу, передай: жду его завтра на вилле пополудни. Когда он приедет… да, да, когда появится, ты найди удобный случай, заправь его машину моим горючим.