Елена Сантьяго - Летящая по волнам

– Что же в этом опрометчивого?

– Ну, я написала ему, что Дункана тяжело ранили и он борется со смертью, – призналась девушка.

– Два дня назад это полностью соответствовало фактам. В следующем письме вы можете сообщить брату, что Дункан уже поправляется.

– Мой брат, возможно, получит это письмо только через несколько недель, – вздохнула Анна. – Прежде Уильям, скорее всего, отправится на Доминику, я хорошо его знаю.

– Зачем ему это делать?

– Чтобы взять под свою опеку жену и детей Дункана.

– Вполне возможно, что помощь вашего брата будет для них очень кстати. Насколько мне известно, положение там сейчас непростое. На остров прибывает все больше карибов и негров со всего Антильского архипелага; многие из них, должно быть, настроены весьма воинственно. Несколькими днями ранее я разговаривал с капитаном торгового судна, который на обратном пути пополнял припасы пресной воды в озере Маракайбо. Он сообщил мне о самопровозглашенном коменданте крепости, который решил, что должен защищать остров. Это может привести к вооруженным конфликтам.

Анна слушала мистера Эскью с нарастающим беспокойством. Одновременно она с облегчением думала о том, что все же поступила правильно, отправив письмо Уильяму.

Горничная подала чай и кексы и незаметно с любопытством покосилась на Анну. Это была красивая дородная девушка лет двадцати. Прежде чем выйти из комнаты, она сделала книксен и мило улыбнулась Эскью. Анна ощутила смутную досаду, но скрыла это за веселой улыбкой, сделав глоток чаю.

– Это Кэтрин, – произнес адмирал. – Моя племянница. Она очень смышленая.

– Да, конечно.

Эскью словно прочел мысли Анны и рассмеялся.

– Кэтрин действительно моя племянница – старшая дочь моей сестры. И одновременно моя подопечная. Сейчас она заботится обо мне. С разрешения своей матери Кэтрин ведет у меня в доме хозяйство и помогает мне пережить траур. Впрочем, у меня есть подозрение, что она была бы рада любой возможности сбежать из деревни и поселиться в городе. Тут можно найти подходящего кандидата в женихи.

– О, вы оплакиваете смерть жены?

Анна немного сердилась на себя за непонятное облегчение, которое испытала, когда услышала слова адмирала.

– Моя жена недавно умерла.

– Мне очень жаль, – смущенно ответила девушка.

– Мы не были очень близки, – откровенно признался Эскью. – Женитьбу устроили наши родители, не спросив нашего согласия. Моя супруга любила другого мужчину, а я – другую женщину. Таким образом, наш брак превратился во взаимовыгодные отношения, основанные на том, что мы не вмешивались в дела друг друга.

– Понимаю. А что с той женщиной?

– Она тоже умерла несколько лет назад.

Печаль омрачила лицо адмирала. Он быстро допил чай и поднялся.

– Боюсь, мне нужно спешить.

Когда Анна тоже хотела встать, Эскью удержал ее:

– Пожалуйста, сидите, миледи. И попробуйте один из этих маленьких кексов. Кэтрин просто превосходно печет. Кстати, она принимает активное участие в судьбе капитана Хайнеса, заботится о нем. Как только он проснется, Кэтрин проводит вас к нему. Кроме того, она подготовит для вас комнату.

– Но я не могу…

– Вы моя гостья и можете находиться в этом доме, сколько сочтете нужным, – перебил Анну адмирал, обойдя вокруг чайного столика и остановившись у дивана. Он наклонился к девушке и поцеловал ей руку. – Пожелайте мне удачи на море, леди Анна. Я буду весьма рад встретиться с вами снова.

Анну ошеломил этот жест почтения. Когда адмирал уходил, она смотрела ему вслед. Потом глубоко вздохнула. Комната все еще хранила его запах, несмотря на то что Эскью уже закрыл за собой дверь. Пахло курительным табаком, сандаловым деревом и лосьоном «Бэй Рум». Сердце девушки затрепетало.

Деирдре жадно впилась зубами в хрустящее, зажаренное на костре мясо, которое протянула ей индианка. Это была лапка гигантской лягушки, которую аборигены приготовили над букканом, как и многое другое из того, что они находили в лесу или ловили в реке. Девушке показалось, что мясо похоже на курятину. На вкус это было весьма недурно, по крайней мере, намного лучше, чем то, что они ели в Дублине, умирая от голода.

В длинных, открытых с двух сторон домах было множество очагов, дым от которых выходил в основном наружу. Но несколько очагов чадили и внутрь, и дым ел глаза. Казалось, это ничуть не мешает индейцам; впрочем, им не нужно было целый день сидеть в доме.

Деирдре умоляла, чтобы ее отвязали и разрешили выйти наружу или хотя бы ненадолго отвели к реке, чтобы она могла помыться и справить нужду. Но индианки игнорировали ее просьбы. Если Деирдре вела себя слишком шумно и сердилась, они награждали ее пинками и грубыми толчками или просто не давали ей больше воды, пока от жажды ее язык не приклеивался к нёбу. Тогда за глоток воды Деирдре готова была на все.

Она отложила обглоданные косточки в сторону и отпила из глиняной плошки, которую ей подали женщины. Еды было мало, но вряд ли ей принесут еще что-нибудь до вечера. Индианки не были жестокими, просто присутствие Деирдре им надоело, и поэтому они раздражались, когда та начинала шуметь. В первый вечер ирландка допустила ошибку, когда снова и снова отчаянно звала Эдмонда. Тогда самая старшая из женщин, украшенная перьями и ракушками матрона, стала бить пленницу палкой, пока та не замолчала.

Деирдре проводила время в мучительном одиночестве. Днем индианки занимались своими делами: следили за снующими повсюду детьми, ощипывали птиц или потрошили рыбу, пекли на разогретых глиняных кругах кукурузные лепешки, плели из тростника циновки или ткали на примитивных станках полотно из туго скрученных растительных волокон.

Мимо Деирдре то и дело пробегали дети, смотрели на нее большими глазами и неоднократно пытались потрогать ее за волосы. Наверное, медно-рыжие кудри казались им самым удивительным в белой женщине. Но, как только Деирдре пыталась заговорить с малышами, они тут же исчезали.

Иногда в хижине появлялся мужчина. Он гордо прохаживался среди работающих женщин, следя за порядком и, казалось, не обращая на ирландку особого внимания. Но Деирдре заметила, что он за ней наблюдает. Это был один из тех туземцев, которые провели ее и Эдмонда в деревню. Девушка подозревала, что кацик приказал следить за ней в оба, а потом все рассказывать ему. Сам кацик пока что оставил ее в покое. Появляясь в поле зрения Деирдре, он не удостаивал ее даже взглядом. Но девушка знала: его безразличие – лишь притворство.

На ночь женщины и дети уходили в хижины и брали Деирдре с собой. В первую ночь ее привязали снаружи. Она не могла заснуть от многочисленных шорохов, издаваемых животными, и беспокоилась за Эдмонда. Только под утро девушка, сморенная усталостью, погрузилась в беспокойный сон. Вскоре старая индианка разбудила ее и затащила в большой дом, где Деирдре снова привязали к столбу и весь день не обращали на нее внимания. Следующую ночь Деирдре проспала в хижине вместе со старой женщиной. Здесь ей, привязанной к колу, пришлось спать на утрамбованном глиняном полу. Старуха, как и прочие индианки, провела ночь в гамаке.