Татьяна Малыгина - «Я крокодила пред Тобою…»

«У меня своя наследственность – всем наследственностям наследственность», – подумал Пашка. Но сильно не расстроился, видимо, не очень-то и хотел.

Пес Минька был единственной его искренней привязанностью. Он всегда сам гулял с собакой. Марина частенько издалека наблюдала, как по ту сторону речки-вонючки, протекавшей у их двора, огромный кобель-медалист, высунув на бок красный язык, тянет за собой еле поспевающего, семенящего Пашку с палкой в руках. Зрелище было то еще. Набранный к шестидесяти годам приличный излишек веса мешал Пашке резвиться наравне со псом. Но он по-честному занимался с собакой, и Минька на всех выставках занимал призовые места, не говоря уж о том, что все девочки-ротвейлерши мечтали родить Миньке детей. По паспорту он был Лорд Мистико, а Минькой – для своих. Минька прожил двенадцать лет. За эти годы к Пашке с Леной прибились еще две маленькие потешные дворняги – Бинго и Антей. Лена всегда гуляла с малышами, а Пашка – с Лордом Минькой. Помимо забот о своих собаках она каждый день готовила и носила еду без перерывов щенившейся суке, которая устроила для своих щенков гнездо под мостом, около трубы теплотрассы. Иногда щенков умудрялись пристраивать с Лениной помощью; она очень любила своих и безумно жалела бездомных тварей. Лена много раз хотела развестись, но так и не смогла на это решиться. Она жила своей любимой работой и надеждой исправить Пашку. Пашка жил собаками, водкой и надеждой повесить всех жуликов и воров.

– Дали бы ружье, всех бы, на хрен, расстрелял! И ни одного черного бы не оставил!

– Да чем же они тебе лично помешали? – Лена была миролюбива и терпелива ко всему происходящему в стране, мире и своей семье.

– А тем!

– Ну чем? Паша, чем?

– А ничем! Б…ь, понаехали! Так тебе, скотина, и надо! – злорадствовал Пашка, увидев несчастного водителя, растерянно стоявшего у своей разбитой в аварии машины. – Не умеешь ездить, сиди, сука, дома!

– Да он-то причем? Не его же вина?! Тебе что, его совсем не жалко? А если б ты так попал? – Лена искренне возмущалась равнодушием мужа.

– Какое, на х…, жалко?! Понакупили прав, собаки! Буржуи, олигархи, разворовали страну, б…ь!

– Паша, да причем тут страна? Мужика какой-то нахал на иномарке подрезал. Олигархи его, что ли, твои подрезали?

– Да пошли все на…! И ты туда же!

Так заканчивались все семейные разговоры.

Они ни разу не были вместе в отпуске, в последние годы вместе не ходили в гости. Друзья сначала их приглашали, но Пашка напивался и начинал всех обижать, невзирая на лица. Лене было очень стыдно, и все чаще она стала отказываться от приглашений, а потом друзья и вовсе перестали их вспоминать, планируя дружеские посиделки. Все праздники Лена проводила у Нины, своей старшей сестры. В отличие от ее семьи, семья Нины была образцово-показательной, дружной, крепкой и вечной. Муж Нины по молодости сильно пил, но смог бросить сам, без всяких кодировок и торпед. Мужик сказал – мужик сделал. Лена не переставала ставить Василия в пример, чем доводила до исступления и без того до предела раздраженного Пашку.

– Пошла ты на …!

Вот и весь пример.

Выпивая, Пашка доходил до двух стадий. Когда он пил и был весел, он начинал вдруг разговаривать по-немецки, причем языка не знал вовсе, и тщательно произносившееся с хорошим немецким акцентом «унх цвайден зи ахтунг ауф дитрих ди шольц» говорило о средней степени потребленного напитка.

«Лен, Пашка сегодня немец или херувимчик?» – что означало: трезвый или нет?

Вторая стадия… Страшно вспоминать. Ленка ставила примочки на синяки и собирала остатки переломанной мебели. Вызывала «скорую» для умирающего Пашки, и его, абсолютно бесчувственного, соседи помогали загружать в машину. Два-три дня он отмокал, молчал. Ему было очень плохо и иногда совсем не хотелось жить. Но он вспоминал Ольгу, родительское горе по ней, и остатки совести заставляли гнать малодушие.

Зависимость от отца в молодости, точнее, нежелание быть самостоятельным и стремление жить на всем готовом, его житейская несостоятельность в зрелости, патологическая лень и равнодушие, в конце концов, привели Пашку к тому душевному состоянию, из которого он очень хотел бы выбраться, но уже не мог. Ее величество гордыня полноправно властвовала в его душе. В светлые минуты терзания совести Пашка разговаривал с Мариной, жаловался, что очень устал – от всего и от всех.

Ленин звонок раздался поздно вечером.

– Марина, слушай, Паша что-то задумал! Он три дня пил, сегодня с утра собрался куда-то, со мной не разговаривает! На работе его ищут.

– В смысле?

– Я сейчас пришла с работы, дома на кухне, на столе, записка, – Лена взволнованным голосом прочла: «Прости меня, я очень устал, так больше не могу. Не ищите меня». – Марина, надо что-то делать! Поехали!

– Куда поехали? В гараже была?

– Была, машины нет.

– На даче?

– Нет, надо до дач съездить!

– Ты давай бери такси, езжай до дачи, родителям пока не говори ничего. А ты ему звонила?

– Он трубку не берет. Он точно что-нибудь с собой сделает!

– Успокойся, раньше времени не кипятись. Сейчас попробую разнюхать.

Марина набрала номер мобильного Пашки. Гудки. Телефон в зоне действия сети. Марина периодически повторяла набор.

– Да! – неожиданно раздалось на том конце.

– Пашка, ты где? С тобой все в порядке? Ленка тебя потеряла!

– Я в Турции, Маринка!

– Паша, ты больной?! Ленка на уши всех поставила! Мы с ума сходим! В какой Турции?! Что ты там делаешь?!

– В пятизвездочный отель устраиваюсь! – радостно кричал Пашка.

«Да-а, ну, он явно не вены резать туда поехал». Марина не знала, как реагировать.

– Какой отель, а работа? А Ленка?

– А я их всех послал! И работу, и Ленку!

«Надо Ленке звонить».

– Лена! Нашелся твой клоун.

– Что с ним, он где? – с тревогой выдохнула Лена.

– Да нормально с ним все. Ты только не убей его, когда приедет, он загорать полетел в Турцию.

– Как загорать? В какую Турцию? На чем? Когда?

– Ну, на самолете, наверное, если за день управился. Бедная ты, Ленка. Не дай бог кому такое счастье. Давай спать ложись. Деньги-то у него откуда?

– На ремонт дачи копили.

Вернувшись с курорта заметно отдохнувшим, без копейки денег, Пашка пытался пробудить свою совесть.

– Я подонок. Как меня земля носит?

– Пашка, пить завязывай! Жалко же тебя, откуда здоровья столько? Море водки, наверное, за жизнь выжрал. Ленке весь мозг вынес, плачет постоянно, пожалел бы и ее, и себя. Родителей, в конце концов!

– Да знаю я, Маринка, говно я.

– Оттого, что ты знаешь, людям не легче, хоть мать с отцом пожалей!

Пашка с Мариной сидели во дворе, на скамье у подъезда. Он тяжело молчал, опустив голову. Думал.

– Пойду я, – сказал Пашка, подумав. И пошел в ларек за полуторалитровкой пива.