Сергей Танцура - Остров быка

– Добро пожаловать на мой корабль, – низко, но с достоинством поклонившись, на чистейшем кеми, которому позавидовали бы образованнейшие жрецы из Хет-Бенбена в Инну, сказал коротышка, подтверждая выводы наварха. – Я Мидактрис Алоад, проксен мудрейшего и милостивийшего миноса Бромия Бротолойгоса, да правит он миллион лет.

Камес поклонился в ответ, скрестив руки перед грудью. Однако Ипувер и гетериарх гептеры не шелохнулись, сверля друг друга пристальными взглядами: пока не был ясен статус гостей, ни тот, ни другой расслабляться не собирались. Не обращая на них внимания, Мидактрис сделал приглашающий жест и учтиво произнес:

– Прошу вас разделить со мной скромную трапезу, ниспосланную мне богами, дабы могли мы в покое и уюте обсудить дела, нас интересующие.

И, величаво развернувшись, в развалку двинулся впереди них, показывая дорогу.

Он привел их к большому дому, воздвигнутого из досок прямо на палубе гептеры возле ее мачты. Откинув тяжелый фессалийский ковер, заменявший двери, Мидактрис посторонился, пропуская гостей вперед. Ипувер, все еще не избавившийся от своих подозрений, с сомнением воззрился в открывшийся проем, словно ожидал, что в любую секунду на него оттуда бросится леопард. Камес, сам чувствовавший себя не в своей тарелке, сделал келевсту знак остаться на страже, и только заметив ответный кивок, прошел внутрь. Мидактрис, все прекрасно понявший, не подал, однако, и вида, с бесстрастным выражением на своем лоснящемся холеном лице последовав за навархом. Гетериарха, как заметил Камес, внутрь тоже не пригласили, то ли сочтя его недостойным столь высокого общества, то ли не доверяя пришельцам в не меньшей степени, чем они – им. И это обстоятельство странным образом успокоило наварха, придав ему уверенности. Ведь если ему не доверяли, значит, боялись и, значит, не были так убеждены в собственных силах, как хотели показать. С удобством расположившись на лежаке, стоявшем у невысокого столика красного дерева, инкрустированного слоновой костью и золотом, Камес уже без всякого напряжения улыбнулся хозяину, начиная получать даже некоторое удовольствие от происходящего. Улыбнувшись в ответ, проксен хлопнул в ладоши, давая знак рабам подавать обед, и, опустившись на лежак напротив, с нескрываемым интересом посмотрел на роме.

– Так чем же моя скромная персона может быть полезна достойным сынам могучего Кемета?

Камес вздохнул. Еще на палубе, бросив на Мидактриса первый взгляд, он понял, что вытянуть из подобного человека нужные сведения, ничего не предложив взамен, он сможет только калеными щипцами палача, да и это не дало бы полной уверенности. Так что у него оставался единственный способ – рассказать всю правду, ничего не утаивая. И наварх, решившись, начал рассказывать, стараясь не думать о том, чем ему грозила такая откровенность, если он все-таки ошибся.

Проксен оказался идеальным слушателем. Он ни разу не перебил Камеса, лишь бросал необходимые реплики в нужных местах, чтобы подбодрить оратора и побудить его не останавливаться. И Камес замолчал, лишь выложив все, что имел в своем запасе, чувствуя себя, как вычерпанный до дна пифос.

– Что ж, наварх, – задумчиво произнес Мидактрис и не глядя протянул свой опустевший ритон рабу, безмолвно стоявшему за его спиной с канфаром наготове. Отхлебнув густого и терпкого прамнейского вина, проксен не спеша покатал его на языке, жмурясь от удовольствия, как сытый храмовый кот. Камес не торопил его, догадываясь, что тот сейчас тщательно обдумывает полученную информацию, и с бесстрастным, почти равнодушным выражением лица потянулся за своей чашей. Прамнейское красное действительно оказалось весьма отменным и стоило того, чтобы уделить ему максимум внимания. Чем наварх и занялся, не показывая, насколько гнетет его возникшая пауза.

– Что ж, – повторил, наконец, проксен, со стуком опуская ритон на стол. – Ты был со мной откровенен, Камес, сын Нармера, и я отвечу тебе тем же. Хотя должен признать, в последние годы, особенно после разгрома «народов моря», отношения между нашими царствами оставляют желать лучшего. Слишком уж независимым почувствовал себя твой Кемет, забыв о своих корнях, слишком большие претензии стал он предъявлять на Море Средь Земель, что являлось безраздельной вотчиной Крита испокон веков. А посему многие у нас могут решить, что гибель твоего флота стала закономерной карой богов Кемету за гордыню и спесь, и немало горячих голов захотят закрепить достигнутое не ими.

– Мы готовы к этому, – играя желваками, мрачно процедил Камес.

– Я знаю, – спокойно кивнул Мидактрис, вновь подымая ритон. – Как, впрочем, знаю и то, что Крит, увы, перестал уже быть той силой, перед которой трепетали все народы от долины Бетиса на западе до Благодатного Полумесяца на востоке, от Понта Эвксинского на севере до царства Куш на юге. Наступает новая эпоха, и нам в ней, боюсь, может и не найтись места.

Проксен сделал большой глоток, словно в кубке у него была обычная вода, и Камес с удивлением заметил, что пальцы у Мидактриса немного дрожат.

– Вот так нынче обстоят дела, наварх, – вздохнул тот, и на мгновение его маска искушенного политика и дипломата дала трещину, открыв взору Камеса обыкновенного немолодого человека, уставшего от груза бесконечных забот и непомерной ответственности. Однако Мидактрис тут же взял себя в руки, и привычная вежливая улыбка вновь вернулась на его лицо, смывая следы предательской слабости.

Камес, почуявший, что за этой внезапной сменой настроения скрывается нечто очень важное, насторожился, как гончая, взявшая след добычи.

– Я вижу, неприятности переступили порог не только моего дома, – проникновенно сказал он, чуть подавшись вперед. Мидактрис бросил на него быстрый взгляд, в котором наварху почудился странный и не вполне уместный веселый блеск, и вяло махнул рукой.

– Таково уж их свойство: являться сразу во множестве мест одновременно, и не имеет значения, хижина ли это бедняка-геомора или дворец сиятельного миноса. Даже боги, как говорят, не в силах избежать встречи с этими посланцами Ананке – неотвратимости.

– Ариадна? – пронзенный внезапной догадкой, спросил Камес, широко распахнув глаза. Проксен печально кивнул, и на этот раз в нем не было и намека на игру.

– Мрачная тень Левкады затмила ей дневной свет, и манящий аромат асфодела уже коснулся ее ноздрей. Три дня назад, когда наступило некоторое облегчение, она приказала привезти к ней ее сестру Федру – проститься. Хотя я сомневаюсь, что архонт-эпоним Афин Тезей, муж Федры, примет это приглашение после того, как бросил Ариадну на Наксосе спящей, предпочтя ей ее младшую сестру.

– А как на это смотрит ваш минос?