Марат Байзаков - Байки из F@cebook

Пусть и было у молодого человека прозападное мышление, но зиждилось-то оно на пылком темпераменте Востока, где наивные советские ценности всё ещё выказывали признаки жизни и тесно переплетались с изощрённой культурой Ислама.

Гремучая эта смесь, некогда порождавшая бунтарский характер нонконформиста, нынче же судорожно искала покаяние в строках.

А вот строки его уже не выстраивались как прежде стройно в ряд, словно древнемакедонские фаланги. В этих фалангах те зыбкие слова, коим выпало оказаться друг подле друга, мгновенно теряли свои силы и, как скошенные передовые шеренги, падали навзничь.

Впрочем, так было не всегда. Были времена, когда, укутавшись в мешковатый шинель и бойко меря комнату шагами, с тростью в руке и в пенсне на носу, сей прожигатель старательно штудировал Гоголя с Чеховым.

А бывало выйдет млад человек на рынок, наберёт бледно-розовых яблок, вдохнёт их блаженный аромат, цокнет пару раз язычком своим, ну и станет языком-то этим смачно торговаться с крестьянами да перекупщиками. А в речах его невольно просочится, проскользнёт замысловатый вензель классиков. А народ, глядь, опешит, пялится на него исподлобья, будто на гостя заморского.

А дома подстрекает его Наставник:

– Слабо-ли будет дофантазировать, додумать новые похождения Чичикова? – И велит Отец: – Изреки же сгоревшие тома «Мёртвых душ», дерзни! Рукописи ведь не горят!

Оказалось, что горят. Как и мечты с надеждами. Время никого не щадила. Додумать и нравственно переродить Чичикова он не успел: умер его Наставник. Вот он и смяк. Сдался. Ушёл в себя. Долго что-то выискивал на дне стакана. Затем, решив сбежать от себя, подался он на чужбину. Та властна заняла его тоскующую лень.

Неспешно оттачивая их «деловой и практичный», он столь же медленно затуплял свой «великий и могучий». Другие давно уже дописали «Мёртвые души», а его Гоголь теперь грузно и грустно пылился на книжных полках отцовской библиотеки.

Так и неслась Птицей-тройкой его безликая жизнь в неизведанную даль.

Моя тётушка добрейший души человек… если, конечно, вглядеться пристальней, игнорируя её знаменитую везувийскую вспыльчивость, крутой как яйца Фаберже нрав и острый как вассаби язык. По профессии она, видите ли, врач, тайно любит резать по живому, а вот по призванию является она бескорыстным поборником истины в её последней инстанции. Временами бывает совмещает она роль «грозы» всех «лезущих без очереди», «подрезающих слева» и «свинячащих на улицах города». Если вам доводилось лицезреть на улице невменяемую женщину в позе Орлеанской девы кичащуюся за «чистоту и порядок», то будьте уверены, это она, моя тётушка собственной персоной.

Нет, вы не подумайте, я люто люблю свою тётушку, по крайней мере, пытаюсь.

И надо же такому случиться, что вчера этот святейший человек грянул к нам в гости.

– Всё жизнь свою прожигаешь, племянник? – чуть ли не с порога метнула она в меня.

Я увернулся.

– Тоже рад Вас видеть, проходите!

Чайку попили сравнительно безболезненно. А вот после понеслась родимая:

– Тебя чему Отец-то учил? – начала она ласково. – Ну, вот чего ты добился в своей жизни? Создал что?

– Ага, – отвечаю я красноречиво, – создал, вона лежит!

В лесу раздавался топор дровосека, тьфу ты, в коляске мирно сопел карапуз.

– И много ли ума понадобилось для этого?

(Напомню, что тётя – врач, так что об анатомии с ней лучше не препираться.)

– Вот ты можешь, скажем, слепить Айфон в своём гараже? – продолжала она свой допрос с пристрастием.

– Слепить могу, – уверенно парировал я, вспомнив, что действительно недавно слепил-таки треснувшую крышку телефона. – И гараж имеется.

– Ну, тогда что ж ты жизнь свою на gluteus maximus просиживаешь, как баран, на ящик таращась, а?

«Gluteus maximus» неожиданно оказалось тем местом, куда мы себе обычно приключение зарабатываем (прим. автора).

Видимо, у врачей это в крови – в любом человек узреть потенциального больного, ещё недообследованного, но которого срочно надо спасать. Так за один вечер я прошёл весь курс психоанализа по Фрейду. Причём на практике.

Под конец, уже поставив мне неутешительный диагноз и собираясь уходить, тётя резюмировала:

– Ты хоть книжонку бы написал, что ли. А то помрёшь и вспомнить-то не о чем.

А я ведь предупреждал, что режет она по живому, любит она это дело.

– Ну, я вообще-то как бы ещё пожить планировал, если, конечно, никто не против.

– Что ж, племяшка, живи, но книгу всё ж напиши.

И уже у дверей тётушка, задумавшись маленько, оглядев меня и карапуза, шепнула: «Береги вас Б-г!».

Люблю я её люто.

Можно бесконечно смотреть на три вещи: как горит огонь, как течёт вода и как мой сосед каждую весну укладывает асфальт вокруг своей территории.

Сосед мой человек не плохой, но богатый. И это, кстати, не его вина. А вот то, что он скуп как Кощей это, простите, полностью его заслуга. Впрочем, на то он и богат, что скуп, и всё по той же причине за свой асфальт платит он дважды, а точнее, ежегодно. Ведь его «благоверная» С-класса, шибко избалованная в Фатерлянде, требует ровный настил под колёсами. Он и не смеет ей перечить. Вот и прокладывает его ежегодно.

А каждый божий год к нам нежданно заваливается весна и нахально выпаривает снег с наших дорог, а вместе с ней чудным образом выпаривается и весь асфальт. Наша наука столкнулась с новым уникальным физическим явлением: «Круговорот асфальта в природе».

А у других соседей Москвичи да Жигулёнки сталинских времён! Эти, ясное дело, грязи не боятся, а ровный асфальт им даже противопоказан. Вот и получается, что латает каждый лишь свою часть «беды». Ну а чтоб объединить усилия и проложить вечную дорогу да по всей-то стране… боже упаси, мы же не буржуи какие! Тут вожак нужен. А «настоящих буйных мало, вот и нету вожаков».

А меж тем земля вокруг дома соседа, как кора могучего древа, каждый год обрастает «культурными слоями». Когда-нибудь, лет так через триста-пятьсот, проведут археологи свои раскопки и по этим культурным слоям станут изучать нас с вами – «homoайфоносапиенсов». Раскопают они всю нашу подноготную. Изведают чем питались, чем дышали. Меж слоёв скудного асфальта, с растащенным битумом и мазутом, где-то между полиэтиленовым пакетиком от «Корзинки» и баклажками от Колы обнаружат нашу пятнистую совесть, растленную честь, и прочие потребительские отхода.

Но стыдно уже не будет. Через пятьсот-то лет! Хотя нет, вру, будет, некоторым из нас. Загнанные в краску, ломая пальцы и переминаясь с ноги на ногу, будут они подглядывать на них откуда-то сверху, из рая.