Александр Аннин - Клуб «Монреаль»

Да, люди действительно не мылись в Христиании месяцами, всюду валялся мусор, длинноволосые парни и девушки ходили в довольно-таки замызганных обносках. Жилища, которые власти не раз пытались снести, обветшали до прямой угрозы обрушения, в них не было ничего, кроме убогого топчана да порнографических плакатов.

И вместе с тем в Христиании были магазины, бары, здесь соблюдался относительный порядок – ни тебе поножовщин, ни групповых совокуплений под открытым небом… Юные и не очень юные мамаши прогуливались с детишками, а марихуану, оказывается, согласно датским порядкам, можно было курить открыто, не таясь. И, кстати, покупать тоже – в Копенгагене, на Рас…дяй-стрит, под бдительным и поощряющим взором полицейских (мол, как бы не обманули клиента, не подсунули какую-нибудь дрянь вместо «травки»).

Пашка вырос в барачном поселке нефтяников под Тюменью. Те же примерно условия, что в Христиании. Разве только небольшое отличие: куда обильней, чем анашу, взрослые и подростки употребляли в бараках водку. Н-да, не сразу папаня стал миллионером, семейка Долгановых мыкала горе вплоть до конца девяностых, уж Пашка-то помнит, хоть и мелкий был… И Христиания, которая добропорядочным датчанам представлялась чем-то вроде твердого шанкра на теле Копенгагена, всего лишь навсего уносила оксфордского студента в не столь далекое детство.

В общем, никакой особой новизны тут для паренька из российской глуши не наблюдалось.

Юный хиппи из Питера, называющий себя Странником, выслушал в заплеванном баре Христиании сетования Пашки и, под воздействием очередной дозы героина, оплаченного богатеньким соотечественником, предложил Долганову отправиться на север, к Скагену. «Только там, братишка, ты сможешь оказаться среди настоящих хиппи, – говорил Странник. – Ну, короче, это люди, которые добровольно стремятся дойти до последнего предела, понимаешь? Живут в землянках, не признают никаких атрибутов цивилизации. Ну, кроме наркотиков и пива. Пиво им туда один добрый барыга привозит, в кегах». «А чем же они питаются, на что наркоту покупают?» – заинтересовался Пашка. «Да местные жители неподалеку от их землянок просроченные продукты сваливают, а уж с дурью – как повезет».

И они двинули на север. За Пашкой и Странником увязался датчанин Йенс – хиппарь без возраста, без прошлого и будущего. Взяли – авось пригодится при знакомстве с пещерными жителями…

Йенс и вправду сослужил им службу: после его коротких переговоров с угрюмым «викингом», который, очевидно, имел относительный авторитет среди обитателей землянок, вновь прибывшим указали на полуобвалившуюся нору в песчаном холме, хозяин которой недавно отошел в мир иной и был закопан тут же, чуть в стороне от поселения.

И вот они здесь втроем: безразличный ко всему Йенс, питерский бродяга по прозвищу Странник и студент Оксфорда, сын миллионера Пашка Долганов. «Герыча» в кармане у Пашки достаточно, им хватит на необозримо долгое время… В рюкзачке – хавка, которую, правда, кроме Пашки никто практически не потребляет. И курево есть, и выпивка. Даже обильные пожертвования в пользу жителей Христиании не смогли истощить кредитную карточку Долганова.

Час назад Странник умело снарядил «баян»: пять кубов, три – самому питерскому хиппарю, два – начинающему Пашке. Ширнулись… Йенс что-то залопотал по-английски, Странник вопросительно посмотрел на оксфордского студента. Пашка перевел:

– Говорит, ему сразу пять кубов надо, меньше, мол, не забирает… Давай, накачивай, ему видней.

Странник хотел было возразить, что «герыч»-то чистый, а Йенс, поди, привык к разбавленному, халтурному… Но промолчал: не он тут банкует, так что и варежку разевать нечего.

После укола Йенс лег на земляной пол, длинно вздохнул, забылся. Ну и хрен с ним…

– Надоело мне уже здесь, – буркнул Пашка. – Экзотика хороша в меру. Мотанусь-ка обратно в Оксфорд, там ребята, регби… Я же в команде. Может, на соревнования куда-нибудь рванем.

Страннику было неприятно слышать такие сентенции. «Зажрался, сволочь, вот от скуки и надумал снизойти до нас, сирых и убогих. А теперь натешился, гад, щас в свою Англию жировать вернется, а я? Да кто я для него? Так, диковинное животное, и больше ничего».

Странник вдруг призадумался над своими собственными мыслями. А ведь и впрямь: он давно уже перестал считать себя человеком. Животное, как есть животное. А у животных свои законы жизни. И выживания.

Юный Долганов неотрывно смотрел в проем пещеры, не замечая ни своего собеседника, ни молчаливо скрючившегося на земле Йенса.

Странник нащупал в темноте увесистый булыжник. Удобно сидит сынок миллионера. Вот он, висок, всего каких-то полметра. Ну, метр от силы… Где у него кредитная карточка? Точно, в левом кармане куртки, это Странник хорошо помнит. Главное, чтоб камень с ладони не соскользнул…

Пещеру пронзил голубой свет фонаря, луч запрыгал по неровным стенам, лицам Долганова и Странника. Снаружи доносились выкрики на малопонятном языке – датский, какой же еще… Странник выпустил булыжник из ладони и заложил руки за голову.

Судя по интонации полицейского, им приказывали выходить из пещеры. Они выбрались под моросящий дождь, ослепленные фарами нескольких полицейских машин. Облава, едри ее в дышло… И сюда добрались!

Поодаль уже понуро выстроились обитатели соседних землянок. Пашку ловко обшаривали привычные к обыску руки, вытаскивали из кармана пакет с героином.

Подошел другой полицейский, что-то отрывисто сказал, указывая в сторону покинутой приятелями пещеры.

– Ты понял? – прошептал Странник. – Йенс подох. От передозы…

Пашка ощутил, что к холоду ветра, дувшего от берегов Норвегии, прибавилось леденящее прикосновение защелкнувшихся на его кистях наручников.

Аркадий Савельевич Креков, статный белобрысый мужчина средних лет, церемонно принял с подноса официанта фужер золотистого шампанского. Именно принял, а не просто взял: сей светский ритуал состоял из целой вереницы вальяжных движений, последовательность коих была отработана годами. Замедленный кивок склоненной на бок ухоженной головы, левая нога мягко ступает чуть в сторону, расслабленные пальцы руки плавно скользят к подбрюшью холодного фужера… И, конечно же, умиротворенная, блуждающая улыбка человека, снисходительно и доброжелательно относящегося ко всему миру. Успешного, богатого человека.

Можно было, разумеется, надеть на прием чопорный фрак или строгий смокинг, повязать галстук-бабочку, как советовала ему жена, но, по внутреннему убеждению Аркадия Савельевича, это выглядело бы несколько нарочито. А вот дорогой бежевый костюм, галстук в тон ему, рубиновая заколка и крахмальная сорочка – в самый раз. Светлые тона на удивление шли господину Крекову, и в таком наряде он, по его собственному мнению, выглядел куда как респектабельно.