Игорь Голубятников - По банановым республикам без охраны. Роман-путеводитель

– Слышал ли ты об эпосе нашего народа – «Пополь Вух»? – спрашивает Леопольдо. Я признаюсь, что слышать-то слышал, но читать вот не читал. – Там говориться обо всем в этом мире, – кивает он понимающе. – О том, как этот мир был сотворен, как с трех попыток из разных ингредиентов были созданы люди и как они эволюционировали. Это местами даже похоже на ваш ветхозаветный Генезис! – улыбается он.

– А иногда напоминает индийскую «Махабхарату»с ее такой земной борьбой за власть при активном участии неземных сил. Пораженный в самое сердце эпическими познаниями простого guatemalteco, я ничего ему не отвечаю по существу и только мычу что-то о том, что надо будет непременно почитать «Пополь Вух» при случае. К счастью, мы уже подъезжаем к Чимальтенанго, и это спасает меня от стыда дальнейшего испытания на знание эпосов великих народов древности.

Леопольдо напоследок дает инструкции по вопросам поведения в городе и немного обрисовывает особенности социального устройства современных майя. Оказывается, индейцы эндогамны, то есть не смешиваются в браке с другими племенами, хотя сейчас эта традиция все больше утрачивает силу, и уже не редкость браки и с креолами, и с ладино. (Только про белых он почему-то умалчивает, и я сразу вспоминаю давешнюю гордую индейку из Антигуа!). В городах это проявляется в особом устройстве жилых кварталов, где несколько родов застраивают каждый свое собственное обособленное пространство, как правило, примыкающее острым углом к центру. А центр, в который мы уже как бы въехали, начинается прямо с автобусной остановки напротив Pol o Campero, местного гриля, импортированного, как и весь ресторанный fast food, из США. По заверению Леопольдо, все, что примыкает к центру и находится под присмотром вооруженной полиции, является относительно безопасным местом для прогулок. В дневное время. В другие кварталы, ревностно охраняемые околоточными надзирателями с мачете и свистками, заходить без сопровождения не рекомендуется. Просто чтобы не привлекать к себе повышенного внимания.

«А как же насчет пообщаться с народом?» – спрашиваю я Леопольдо.

Тот меня успокаивает – мол, всему свое время.

Ладно, приглашаю я его в Pol o отведать этих самых цыплят, поджаренных местными поварами по американской технологии, с картошкой фри и кетчупом в пакетике. Он с видимым удовольствием соглашается, и мы, таким образом, убиваем еще час праздности. Потом отправляемся в невзрачный отель неподалеку, где с меня молча берут 20 баксов, без просьбы предъявить паспорт и «прочих формальностей», и выдают ключ от комнаты на втором этаже. А там уже и вечереть начинает, так что нам пора выдвигаться к католическому колледжу, где будет проходить ежегодная церемония избрания королевы майя – Rumiàl Maya BÒko. Пока идем туда неспешным шагом по немощёной улочке, я со всей очевидностью начинаю осознавать, почему Гватемалу считают самой густонаселенной страной этого региона. Рабочий день только что закончился, и подходящие один за другим автобусы ежеминутно извергают из себя толпы наемных тружеников, торопящихся домой к своим семьям. Они все для меня на одно лицо – низкорослые, черноволосые, в одинаковых рубахах и соломенных сомбреро (только у Леопольдо импортный вариант!), двигающиеся в неизменном режиме по своим ритуальным тропам уже несколько веков. Японские авто и американские рестораны вторглись в их быт, как ледокол в торосы Арктики, или, если хотите, как римский акведук в жизнь Владимира Владимировича Маяковского – «весомо, грубо, зримо», но так и не смогли поменять их жизненный уклад. А еще я пытаюсь понять, почему в Латинской Америке индейцы всегда предпочитали жить в горах с их гораздо более суровым климатом и каменистой землей? Так происходит и в соседней Мексике, и в далеких Боливии, Перу и Эквадоре. То ли климат тому причиной, то ли непроходимая сельва с ее избыточно-кислотными почвами, но население горных частей этих стран всегда преобладало над равнинным. Отсюда, кстати, и причина межплеменных конфликтов всех времен, доколумбовых и послегринговых – нехватка земель для посева при постоянно растущем населении. Леопольдо пережил все прелести гражданской войны, тлевшей в этой стране, точно торфяники под подмосковным Воскресенском, десятилетиями. Сейчас, после падения берлинской стены и окончания идеологического противостояния между США и СССР, бравые американцы и уставшие от соревнований россияне более не поддерживают марионеточные правительства инкубационных диктаторов, и это снижает общий накал страстей. И, хотя нынешние «генералы банановых республик» и по сей день продолжают успешно использовать наработанные технологии контроля вечно недовольных чем-то простолюдинов, времена, тем не менее, меняются в лучшую сторону. А уж после присвоения Нобелевской премии мира чистокровной индейке майя Ригоберте Менчу, бдительное око правозащитных организаций зрит в оба и, чуть что, сразу подымает волну в СМИ, не позволяя местной элите вволю, как бывало в незабвенные 70—80е годы прошлого века, покуражиться над простым людом.

Доходим с Леопольдо до колледжа. Оттуда доносятся звуки маримбы, инструмента, похожего на ксилофон, только гораздо более массивного и сложносоставного. И длинного настолько, что играют на нем сразу несколько человек! Ее предок приехал сюда из Африки вместе с чернокожими рабами, да так понравился выведенным впоследствии путем скрещивания с местным населением креолам и метисам, что стал воистину их народным инструментом. И напрасно негры-гарифуна претендуют на выплату им авторских прав по родовым патентам – всем многочисленным ансамблям маримбистов на их притязания глубоко наплевать. Внутри колледжа, а, если точнее, на его баскетбольной площадке, сооружен обширный деревянный подиум, роскошно задрапированный уже знакомыми мне тканями ручной работы и полотнами с национальной символикой Гватемалы. Подиум сделан в форме буквы «Т», на одном конце головы которой расположилась трехчастная маримба, вкупе с метровым тамбором и маракасами, а на другом стоит стол для жюри, или как оно там в таких церемониях называется. Претендентки должны пройти от основания «буквы» до ее макушки и там остановиться и постоять в ожидании всестороннего осмотра приемной комиссией. Какой-то мужик в белой рубашке с расстегнутым воротом что-то говорит в микрофон, стоящий у жюри прямо на столе. Звучат слова на непонятном мне языке, и я прошу Леопольдо перевести мне их смысл.

«At Tzáqol, at Bítol!» – это обращение к нашим богам, – поясняет он. – Мы просим их о мире, о помощи, о прямом пути, о рассвете, о продолжении жизни и так далее.

Это молитва». Так, понятно.

– А кто мужик? – Алькальд Чимальтенанго.