Алексей Козлов - Лихтенвальд из Сан-Репы. Том 3

– Куда? – схватил за фалду задумавшегося канатоходца Нерон.

Внизу ахнули, хотя понимали, что тут тщательно подготовленный трюк.

– Чёртова проволока! Не доведет нас до добра шуточки с этими кретинами! Шеф играет с огнём! В сорок первом году такие же шуточки немецких лётчиков с девицами на фанерных этажерках приводили иногда к беде! Мы дошутимся!

Нерон уставился в ошалевшие глаза Кропоткина, извивавшегося на проволоке, и гадливо засмеялся.

– Я им ещё покажу своё лучшее шоу! – погрозил в пространство Нерон.

– Что вам угодно, – ласково рокотал ищущий жизненного равновесия Кропоткин, – нарывы святого Маэля, Парижская лихоманку 1602 года, Кубинский сифон? Могу предложить быстродействующий токсикоз Манго-Джерри, дивную лепру Траппа, сухотку Фредди Крю, знаменитый Нью-Йоркский энцефалит, святую Токийскую экзему, злокачественную дифтерию Добронравова?

– Всё! Всё! – было ему ответом, – Не надо мелочиться! Колом обойдусь!

Наутро угроза была выполнена.

Чудный день, солнечный и тёплый надвигался на город.

Воссев на мула, жестикулируя и активно проповедуя на остановках свою новую веру, по седьмой линии Патарстона, двигалась странная процессия. Пётр Пустынник в медвежатине на голое тело ехал первым верхом на мускулистом осле, преступавшим мелкими шажками. Второй шествовала святая дева с красными щеками и таким же носом. Ко всему прочему она была оснащена крыльями за спиной. Даже сквозь бездарную шпаклёвку было видно, что она чертовски красива. Грудь Терпсихоры и ляжки Дианы могли бы свести с ума кого угодно. Процессию замыкала связанная рабыня в набедренной повязке. Руки у неё были связаны верёвками. Смеркалось. Было страшно, по-зимнему холодно, и дама в перьях шокировала многих. Первый был кос, вторая хрома, третья безумна. По крайней мере, так выглядело со стороны. Сколько душевных усилий потребовало это перевоплощение – никто не знает и никогда не узнает, но мы только можем предполагать, кем были эти люди. Если они на самом деле были людьми…

Сзади процессии, извергая клубы вонючего дыма, ехал настоящий английский клёпаный броневик с резными башенками, похожим на стрекозу благодаря огромным окулярам, типом в люке. Они свернули и скоро оказались перед наглухо закрытыми воротами, отделявшими бывший институт благородных девиц, а ныне святую святых власти —Патершуз.

Патершуз был в прощлом институтом благородных девиц. Однако с тех пор, как последние девицы обрели вечный приют на заграничных кладбищах или отрогах Барнанкалья, в здании поселились чиновники.

Об этом, конечно, знали наши приятели.

Их уже стерегли цивильные граждане сан Репы, в шляпах с чужой головы и в одинаковых плащах с чужого плеча.

Агенты бросились к табору, и первой на их пути оказалась баба, знакомая по служебным фотографиям.

С криком: «Насилуют! Смерды!» она распустила на груди до пупа свою ротонду и широко расставила руки в перчатках и ноги в чёрных сапогах. Под располосанным платьем, как это принято у приличных женщин, у неё ничего не было.

Вряд ли, мы уважаемые читатели, узнаем в этой разнузданной особе рафинированную Ленни Рифлен, а если узнаем, то только внимательно приглядевшись к её не на шутку изменившемуся облику.

Охранники разом выбросили из штуцеров липкие сети, и сети на секунду накрыли ослов и людей. Бросившись вперёд, бравая команда скоро убедилась, что под сетями барахтаются ослы и три полковника без штанов, невесть как туда попавшие, причём один полковник был с предварительно проломленной головой. А тут и на саму охрану гомонящий тип накинул сетку.

В самом здании в это время не происходило ничего сколько-нибудь интересного, если не считать приставания в пыльном складском помещении.

– Фитофтора Ивановна! Фитофтора Ивановна! – пищал высокий кадыкастый тип, – Я вожделею! Я сам не свой! Хэлп ми! Всё, что угодно за три минуты полного неописуемого наслаждения чувств! Гив ми!

– Гермафродит Павлович! Что там за шум? Я испугана! К чему ваш птичий язык? – донеслось из чудовищной, донельзя тоскующей женской груди, – Скажите всё прямо! Хотите ли выменя и как? Довольно! Уйдите! Ваши поползновения предо мной вызывают у меня трепет моего полного презрения!

– Нет, нет! Не гоните меня поганой метлой вашего равнодушия и остракизма! Я умру без вашего адюлтэра и лодыжек!

– Лодыжки есть и у вашей плюгавой Сони Мавлиной! Их сосите! Её щупайте на субботниках! Я вам не шлюха, я работница предприятия!

На этом разговор бы и не кончился, если бы не вторжение бригады Гитболана.

Ворвавшись в проходную Патершуза, Нерон заорал официальным фальцетом, переходящим в благой мат:

– Херувинков! Не спать в хомуте! Случалось страшное! Свинья окатилась! Кошка поросится! Всё катится в тартары! Вулканы заговорили! Нападение на Патершуз силами до взвода! Звони в трещотку, Лютера зови!

– Что? – выпучил глаза охранник, удивлённый более всего знанием его фамилии каким-то проходимцем. На секунду охранник опешил, пропуская бегущую дикую толпу каких-то цыган через штакетник и краем глаза видя оборванные провода телефонов внутренней связи. Он стал давить на кнопки, но они все были заклинены.] \

– Ах, чёрт, измена! – осознал наконец истинное положение вещей доблестный охранник Херувинков.

Больше он ничего не запомнил, потому как удар милицейским кастетом, нанесённый сердобольной рукой Кропоткина, навсегда уложил его в узком проходе будки.

– Простите меня! Передайте товари… – были последние слова доблестного хранителя.

– Что это? – спросил Гитболан, – брезгливо рассматривал жёлтые кружки, разложенные на столе начальника.

– Это колбасный сыр!

– Что?

– Колбасный сыр! Не надо пугаться! Всё не так страшно! Его делают из съеденной ранее колбасы!

– Я знал это и без вас!

Раскочегаренный броневичок в это время, разогнавшись из последних сил, влепился в ворота бывшего дамского учебного заведения и вынес их с другой стороны ограды. Он остановился на широкой лужайке и только там перестал тарахтеть.

– Что вы? Что вы? – изменившимся голосом наговаривал в телефонную трубку Гитболан, – Какая стрельба? Здесь идёт съёмка нового фильма про славные годы борьбы и подполья! Про Членина! Нет-нет, что вы? Нам нужно всего лишь заснять его тронную речь и снять крайне важный для фильма эпизод попытки захвата здания знаменитыми парижскими белоэмигрантами! Вы разве не в курсе? Да, получено разрешение! Где? Вот оно, у меня в руках! Вы сами знаете! Неужели же вы думаете, что музейный броневик способен стрелять? Он и ездить не умеет! Вы что, смеётесь? Съёмка, я говорю! В каком фойе! Ладно, я даю трубку охране.

И ещё раз изменившимся голосом Гитболан сказал с южным акцентом, иронически взглянув на повержеенного в бою: «Это я, Хэрувынков! Тут всё нармално! Все бумагы на мэсте! Подпись Андрея Павловыча на месте! Ладно, выясню! Харашё, прекращу! Сёмки! Фильм по заказу властей! Разоблачения. Да! В холле? Пасматру! Нет, там всо нармално!»