Алексей Козлов - Лихтенвальд из Сан-Репы. Том 3

– Что? – удивился Кропоткин, – Как не мэр?

– Да не мэр я! Не мэр!

– Ты не мэр? А где мэр!

– К барьеру, чмо! Во время страшной бучи тому не повезло, у коих нет падучей!

– Не знаю! Ушёл через подземный ход! Как только стрелять стали, так он ушёл! Посмотрите в его кабинете – в шкафу – лаз! – сказал патерстонский пленник и выплюнул тридцать третий зуб.

– Гошпода! Прошу ваш! Отпуштите меня ко всем чертям! У меня выбиты жубы!

– Башковитая свинья! – сказал Гитболан, почесав макушку и обративши блестящий смеющийся взор к весёлому Нерону, – Зачем ему зубы? Он и так питается грудью своей секритутки! Знаете эти древние способы омоложения? Женщину надо жалеть, молодой члэк!!! Жалеть надо бабу, а не зубами её кусать! Верю тебе, отрок!

Но в комнату прошёл и сам всё проверил. Лаз был и в самом деле. Из него пахло кровью, потом и слезами.

– Я вам пизжу? Чего же боле? Что я могу ещё сказать? – процитировал Кропоткин, – Шеф! Это правда – не мэр! Я чую! Он не пахнет мэром! Что с ним делать?

– А почему сразу не сказал, ежели не мэр? – приступил к горлу злоумышленника Нерон.

– Я испугался! Стрельба кругом, дым коромыслом! Пандемониум полный! Я смешался!

– Ну ладно! – сказал Гитболан миролюбиво, – Не мэр, так не мэр! Но женщину ты, сука, всё же обидел! Зачем ты обидел женщину? Злодей! Перетрахину обидел! Кикимору Пафнутьевну обидел. Синагогу Адольфовну Смяткину обидел. Рынду Порфирьевну Чох обидел. Дору Проволочкину страшно обидел. Взять его!

– Я защищён!

– Чем? Чем ты защищён?

– Защищён! —упирался допрашиваемый, – позовите авокадо!

– Признавайся! Чем же? Чем ты защищён, Клон?

– К-к-к-к-конституцией!

– Чем-чем он защищён? Я не понял!

– Я не знаю! Сами разбирайтесь! Может, его на детектор лжи насадить?

– Он? А кто это такой?

– Он сам не знает, чем! Буробит что-то несусветное!

– Как вы относитесь к слонику Думбо?

– С глубочайшим пиететом и почтением!

– А к конституции?

– Смотря к какой! К конституции, под пологом которой крадуть сбережения у мирных граждан, я отношусь с нескрываемым подозрением!

– И правильно! Ибо в основе основного закона государства должны быть положены краеугольные камни справедливости, а не абы что! Что с ним делать?

– Знамо чего! На бубуку его!

– Мы верили в него, а он растратил свой талант на юношеский онанизм и прозябание. Мы верили в него, и чем он нам отплатил? Наклал У Прозерпины в алтаре! Афину обесчестил содроганьем! Доил коров и наши кошельки! Так в казамат его! – брызнул слюной Кропоткин.

Нерон посмотрел на Кропоткина с недоумением.

– Дурак ты! Вермахт от бундесвера не можешь отличить! Говно отконфетки не может отличить? Или наобарот, конфетку отговна? Не можешь! Не может бундесвер от вермахта отличить! О-о-о! Плеоназм грё…! Научись по сан реповскому говорить сначала! Подонки! Негодяи! Один в лазарете, – двое в Назарете! – возгласил он осуждающе и стало ясно, сколь многое он осуждает в этом мире.

– Paris, Avinion Zhopasena, 13. Я вспомнил, чёрт подери! Да дави же его! Я вспомнил! Гуманизм проявишь потом, когда он сдохнет. Добродушие – на помойку! Не те времена!

– Какую женщину! Как дави? – залопотал опешивший без пяти минут глава города Патерстона, ещё секунду назад полагавший, что спасён, а теперь ошущая, как зашевелились на его голове волосы. – Вы совсем …нулись?… Убира…

Но ему не дали договорить. Не дожидаясь реакции противника, ряженый киноактёр погорелого театра выхватил невесть откуда взявшийся большой медный таз на длиннющей ручке, предназначенный для варки крыжовенного варенья, размахнулся и что было сил опустил его на голову несостоявшегося интеллигента и состоявшегося помощника мэра. Набатный звон ударил и распространился по округе, поднимая население на бой и подвиг. Зоркие глаза чиновника пошли в разные стороны.

Так—то пригодился и инструмент, прихваченный когда-то из музучилища ворюгой Кропоткиным.

С криком: «Ну что ж, сыграем и споём, Корявый! – Кропоткин со всего размаху обрушил бесценную скрипку Страдивари на голову уже придушенного тазиком градоначальника. Пискнула дека. Запели античные струны. Полетела бесценная щепа. Лак зашелушился. На важной голове в одну точку сошлись глаза.

Говорил, говорил великий поэт о том, что только с третьего щелка вышибло ум у старика. А у этого молодого с первого вылетел, а быть может, и не было никакого ума у Патерстоновского помощника мэра, кто знает? А помощника мэра уже и не было. Было его бездыханное тело.

Ряженый Нерон оказался с бичом в руке поблизости. Он вопил с характерным прононсом и лупил чувствительным орудием по головам то ли буржуев, то ли чиновников, которые разбегались от него с жалобными гагачьими кликами.

– Упустили! Это ты, Кропоткин, упустил! Тут у них вертеп целый – шкафы с потайными ходами, катапульта в слуховом окне, слуги народные, мать их! Запорю в штольне! Ёсить!

– Ладно! Кончай! Поймаем! Не иголка в лепёхе, не уйдёт! – прошипел Гитболан, боевито сжимая кулаки. Потом вздёрнув приклеенную бородку, проследовал в следующее помещение.

Там он вытащил из-под стола какого-то типа. Язык, схваченный крепкими ручонками Кропоткина, извивался, как змея и был эмоционален, как самовар. Он видимо не разобрался, в чьи руки попал и посему нёс всякую околесицу.

– Сознаюсь! Каюсь! – кричал он с перекошенным лицом, вращая мавританскими глазами, – Всегда хотел порушить такое государство! Ничего в нём хорошего нет! Каюсь! Ловите! Вяжите! Везите! Немцы – в земле! Шведы – за морем! Монголов – в помине нет! Всё, что угодно, только не это! Надежды не было и нет, ни на кого! Я проиграл! О боже! Сдаюсь!

– Да нет, – мягко сказал Гитболан, прослушав текст, Не надо каяться! В этом каяться не надо! Вот что, милок, иди-тко-ты домой, спрячься там, и сиди семь дней тихо, чтобы мы случаем тебя снова не зацепили! Чего спужался? Не всё же кругом враги! Иди домой и никогда больше не служи такому, даже если тебя пороть стануть, не служи! Такому нельзя служить! Даже голодно будет – не служи! А хлеб тебе найдётся! Иди!

– Есть! – отчеканил чиновник, и исчез, приложив два пальца к растрёпанной шевелюре.

В актовом зале нарумяненный вождь мирового пролетариата вскочил на стол под огромным гербом города и кривым картавым ртом проверещал нечто похожее на Нострадамусовы пророчества.

Товагищи! Бгатья! Сейьги!

– Им Германию отдали, так они через пять минут пришли картины трофейные клянчить, совести никакой! – шипел Кропоткин другу.

– Неужели? – удивился Гитболан, – Неужели? И это мои наследники? Вах-вах-вах!

– Они считают жителей Сан Репы за полных кретинов!