Александр Черенов - За спиной адъютанта Его превосходительства. Книга вторая

– Вероятно, постскриптум, – дрогнул голосом капитан: он точно не писал постскриптум. – Буквально: «после написанного».

Атаман вернулся к чтению.

«P.S. – гласил текст P.S. – Не забывайте, пан атаман, что только в этом году мы уже дважды надрали вам задницу! Всех благ!»

– «Всех благ!» – качественно позеленел Семён Васильич. – Их Превосходительство желают мне всех благ!

– ???

Последним усилием воли Усиков выдал недоумение: и таких слов в его тексте не было. Он мог покляться, что в момент написания был трезв, как стёклышко! Но атаман вёл себя неадекватно – и это не сулило ничего хорошего. Предчувствия его не обманули.

– Скажите, капитан, – недобро усмехнулся Семён Васильич, – знаете ли Вы, что такое хорошие кожаные канчуки?

– Кан… чего?

– Канчуки?

Недобрая усмешка атамана нисколько не подобрела.

Усиков затряс головой. Точнее, голова и не спрашивала разрешения.

– Не-е-е…

– Вы, что, не читали «Вий» Гоголя?! Темнота!

Атаман плюнул в камин – как в посланца.

– Ну, о чём с Вами говорить после этого? Ладно: упрощусь. Специально для Вас. Известно ли Вам, что в старину делали с послами, оскорблявшими монарха страны пребывания? Пусть и в качестве почтальона?

Усиков побледнел: он когда-то учился в кадетском корпусе.

– Правильно! – одобрил Семён Васильич. – Их сажали на кол! В лучшем случае – всего лишь отрубали голову! Под хорошее настроение.

Капитан дрогнул в коленях: атаман явно не шутил. Значит, с письмом было что-то не так.

– Я ведь привёз Вам предложение мира и дружбы! – ещё раз упал духом Усиков. – Мне так и поручено сказать это на словах – в дополнение к письму!

Глаза атамана мгновенно вышли из орбит.

– Как, ещё и в дополнение?! Нет уж, увольте: с меня достаточно и письма!

Лист упал под ноги атаману, который тут же удостоил его своего сапога.

– Ничего не понимаю…

– Всыпать бы Вам – сразу бы всё поняли!

– За что?! – пошатнулся Усиков.

– За это самое!

И Семён Васильич указал на бумагу, отмеченную печатью его сапога. Затем он развернулся, и, скрипя новеньким хромом, зашагал по кабинету – как по душе Усикова. Капитан не ошибался в оценке маневра: атаман решал его судьбу. Даже – уже решил: осталось лишь огласить решение.

– Вот что, капитан.

Атаман протёк оловянными глазами на самое дно души Усикова. По этой причине Виктор Терентьич не мог не ощутить леденящий холод металла.

– Надрал бы я Вам задницу, если бы это хоть что-то изменило! Узнали бы Вы тогда, что такое хорошие кожаные канчуки, и, не читая Гоголя! У меня есть такие умельцы – куда тем художникам! Расписали бы Ваши филеи, не хуже, чем кузнец Вакула – храм Божий в Диканьках!

Усиков ещё раз уменьшился в росте – за счёт подкосившихся ног. Одно только и удерживало его от того, чтобы не пасть на колени: сослагательное наклонение. «Если бы…». И атаман не подвёл капитана.

– Не вибрируйте конечностями: я отпускаю Вас. И не потому, что – такой добрый: какой смысл пороть Вас? Передайте Вашим хозяевам, что в гробу я видал их дружбу! И ещё передайте, что угрозами меня не запугаешь: за мной – народ Украины!

Семён Васильич сунул руку за борт кителя – и несколько секунд поработал монументом… себе.

– Вот так и передайте!

– А-а…

Даже полноценно заикнуться об ответном послании Усикову не удалось.

– Вы едете сейчас же!

Атаман ещё раз выкатил впалую грудь.

– Немедленно! Вас проводят!

Под этот текст он сам «проводил» капитана за дверь. Коленом под зад. Мокрый и сверху, и снизу, и сзади, и спереди, Усиков беспомощно развёл руками.

– Ничего не понимаю…

Из-за дубовых дверей он не мог слышать энергичного монолога Семён Васильича. И, пожалуй, даже хорошо, что не мог: такие слова заставили бы его крепко задуматься над тем, стоит ли возвращаться в Харьков. Глава Директории был очень красноречив:

– Бескорыстная дружба! Плевал я на вашу бескорыстную дружбу! Какая мне корысть с бескорыстной дружбы? Ещё грозят, сволочи! Ну, ничего, мы ещё поглядим, чья переважит! Мне ведь, что «белые», что «красные» – всё едино! Так что – гуляй, Якин…

– Ну, почему он идёт тылами этого самостийника, как по своему огороду?

Кружась вокруг Чуркина, Кобылевский орошал слюнями не только мундир полковника, но и «окрестности».

– Без единого выстрела, полковник! Как тут не спросить: да ездили ли вы к этому жовто-блакитнику?! Может, пока Вы тут пьянствовали, мне самому нужно было съездить? Ну, работнички! Ну, помощнички!

Обвинение в пьянстве было несправедливым. Точнее, несправедливым было обвинение в сольном пьянстве Чуркина: пили они вместе. Вс эти дни. Как обычно. «Совещались», то есть. Но, верный благоразумию, Чуркин не вышел с уточнениями… на свою голову – и то, что ниже.

– Где этот твой капитан? Давай его сюда!

В кабинете Его превосходительство амбиции могут быть только у Его превосходительства – и полковник мухой вылетел за дверь. Через минуту он уже волочил за собой полуживого Усикова.

– Вот он, Ваше превосходительство!

Чуркин торжествовал так, словно только что самолично изловил шпиона.

– Ага!

С лицом на тему «попался!» Кобылевский подскочил к трясущемуся Усикову.

– Ну, что: сами признаемся – или помочь?

– ???

Это было всё, на что сподобился капитан.

– «Объяснить»?! – без переводчика понял Кобылевский. – Вы, сударь, прекрасно знаете, где объясняются на подобную тему!

Генерал сделал полуоборот к маячившему за спиной Чуркину.

– Да! – соответствовал тот, изничтожая несчастного капитана пылающими от служебного рвения глазами.

Ноги Усикова подкосились в коленях, и если бы не крепкая хватка командующего, он непременно рухнул бы к начищенным сапогам Вадим Зиновьича.

– Займётесь им, полковник? – «вежливо поинтересовался» Кобылевский.

Чуркин щёлкнул каблуками.

– С удовольствием, Ваше превосходительство!

Он тут же схватил за шиворот Усикова: «козёл отпущения» был налицо – и Кобылевского следовало «ковать», не отходя от «козла».

Но тут, как всегда некстати, командующий доказал, что у него – не семь пятниц на неделе, а все восемь.

– Надо, всё же, заслушать «товарища».

Вадим Зиновьич, в целом, был незлой мужик.

– А то, понимаешь, ничего толком не доложил, не объяснил!

С выражением невообразимого сожаления Чуркин отпустил воротник усиковского кителя.

– Николай Гаврилыч, приведите его в чувство.

Полковник тут же «привёл в чувство» несчастного Усикова – при помощи ног и графина с водой. «Подрабатывая водопадом», Усиков медленно поднялся с пола.

– Вы в состоянии говорить?

В своей добродетели Кобылевский дошёл до того, что передал капитану личный – правда, не вполне свежий – носовой платок.