Вадим Гуща - Семь звезд Гражуля Колы. Приключенческое фэнтези

– Врешь ты все. Нет у меня никакого белья – ни красивого, ни обычного, абсолютно никакого.

Рыженькая несколькими быстрыми движениями сбрасывает с себя джинсы и свитер. Аллахору совсем не ласкает солнце, и ее совершенное обнаженное тело в красноватых отблесках догорающего костра с одной стороны цвета светлой меди, как и ее волосы, а в мутно-тусклом освещении низкой луны вторая половинка напоминает мраморную статую. Только страшный кольцеобразный шрам с пятью отходящими отростками-лучами уродует бархатистую кожу над левой грудью. Сегодня лучей стало пять – отражение Гражуля Колы оставило еще одну отметку.

– Держи руки при себе, – шипит девушка в ответ на мои поползновения проверить все ли у нее на месте.

Рыжая вытаскивает из рюкзака камуфлированный комбинезон и ввинчивается в него своим гибким телом в секунду, как песчаная змейка в бархан. Белья действительно нет. «Натрет тело комбинезоном, глупышка: – не в шутку разозлился уже я». Однако решил промолчать – ничего же не сделаешь сейчас. Так всегда – маленькая проблема гарантированно сулит большие неприятности.

– Если честно, – продолжает она разговор, с трудом заталкивая копну своих роскошных волос в специальную сеточку, – у меня просто опять не вышло сразу одеться в камуфляж при переходе в истинное тело.

– И почему так? Что-то стало здесь изменяться или… может, я залетела?

Рыжая аккуратно приземляется на пятую точку, одновременно вытаскивая из бездонного рюкзака высокие солдатские ботинки на шнуровке. Видя мое изумление, Аллахора по-настоящему потешается, а затем вдруг жалобно всхлипывает:

– Страшно? Да? Нам, может, завтра конец, а тебе страшно, что твоя навка беременна?

Вот так перемена настроения, думаю я про себя, а вслух говорю:

– Разве я против этого, рыженькая? Мы же с тобой столько вместе. Вот выберемся отсюда и подальше куда уедем. Несколько десятков лет воспоминания о Кройдане будут сказками нашим детям.

Рыжая внимательно смотрит на меня исподлобья, затем удовлетворенно кивает головой.

– Ты обещал. Но физической близостью это подкреплено не будет, – она, дурачась, показывает мне язык, – потом, дома, я забеременею сразу двойней, я знаю, – и она снова хмурится.

– Возможно, так и будет, – доносится саркастический голос из-под деревьев и на поляну легкими шагами выходит высокая, стройная женщина, – а, возможно, и нет, – откровенная усмешка в голосе.

Голос мгновенно вскочившей Аллахоры напряжен, звенит натянутой струной:

– Я не обращалась к твоей мудрости, Мать Не Живущих. Прости, что не заметили раньше твоего присутствия, не воздали тебе должные почести.

Паляндра! Боль в животе была бы более милосердной, чем вонзающийся в мозг ужас при виде богини смерти. Вот сейчас я падаю на колени совсем не из почтения – мне приказали уткнуться лицом в землю. Мельком успеваю заметить насколько прекрасно лицо под прозрачной вуалью. Говорят, даже красота богини может убивать.

Глаза Паляндры сверкают ненавистью из-под собранного пелериной прозрачного покрывала, струящегося по лицу:

– Тебе не нужен совет, ведьма?

– Не сейчас, Мать Смерть.

Рыжей страшно. Я физически чувствую, насколько. Не вижу, но ощущаю каждой своей клеточкой, как страх сочится из всех пор ее тела. Она словно вечно купалась в нем, и он стал ее запахом. Даже мне позволено приподнять голову и увидеть, как пахнет ее ужас.

– А ведь мне известно, где найти еще две отраженных звезды, строптивая ведьма, – вкрадчиво предлагает Паляндра, – ты же не сомневаешься, что нет в двух мирах тайн от меня?

Аллахора несколько бесконечных секунд молчит и, пересилив себя, спрашивает:

– Что потребуешь за это, Мать Нижних?

– Твоего волка.

Мой позвоночник становится пластилиновым, когда Паляндра плавным жестом изящной руки указывает на меня.

– Нет, – не раздумывая, качает головой девушка, – никогда.

Паляндра совсем не гневается на отказ, удовлетворенно кивает головой:

– Ты, сказала свое слово. Я заберу его сама, и Отражения Гражуля Колы тебе больше незачем сводить воедино. Да будет так!

– Нет!

Аллахора дико кричит, и ее голос многократно отражается от могучих стволов окружающих поляну и, запутавшись в воздухе, три буквы бесконечной тоски вибрируют в воздухе и буравят мне барабанные перепонки.

– Да, – смеется богиня, – но сначала я дам ему сил, чтобы он шел со мной, а не полз на брюхе, стеная и плача. Ползи ко мне, волк.

– Ты не Перкон… ты не имеешь власти над ним, – запинаясь, выдавливает из себя Рыжая.

В руке Паляндры появляется деревянная, иззубренная, словно обкусанная по краям чаша, которую она протягивает мне.

– Посмотри, ведьма. Пей, волк.

Я послушно, наполненный бесконечным обожанием, ползу к ней через поляну, и Аллахора со стоном, бессильно опускаясь на землю рядом с костром.

– Твой напиток слишком крепок для него. Ты убьешь его. Возьми лучше меня.

Лицо богини выражает нескрываемое отвращение на бесконечную мольбу в голосе девушки:

– Зачем ты мне? Но в твоих словах достаточно здравого смысла. Пусть пьет, как младенец.

Паляндра распахивает свои одежды – вид ее идеального тела приводит меня в исступление. Выплескивает из чаши себе на грудь ее содержимое – всепоглощающая жажда неодолимо тянет меня к ней – вожделение и желание обладания вычищают метлой мой разум от других мыслей.

Капли огненной жидкости, сверкая, текут по ее высокой груди, полыхают в лунном свете драгоценными яхонтами и лалами, запутавшись в волосках шелковистой кожи, повисают на сосках, срываются вниз, оглушительно бьют в землю в унисон с грохотом моего сердца. И со всей округи к богине роем стремятся ночные бабочки, привлеченные ароматным сиянием, и краткими вспышками сгорают их тельца, едва попав за распахнутые полы одеяния Матери Смерти.

Кровь вскипает в моих венах, и я ползу.

Нет ничего в мире важнее, чем припасть губами к этой прекрасной груди, отведать напиток, лизать ее бедра, живот, грудь, или лучше не жить.

Я ползу.

Аллахора сжимает зубы и рвет ногтями свежую рану на запястье. Вой раненой волчицы, пугая ночную живность, несется сквозь лес, в болото, через ночь, когда Рыжая, стряхивая в костер кровь, быстро шепчет:

«А зубы ее – черные камни, и ноздри – пещерами в скалах…».

Я ползу.

– Заткнись, ведьма, – пренебрежительно бросает ей Паляндра через плечо.

«И груди ее – холмы бесплодные, а волосья на них – кусты колючие, высохшие…».

Я ползу.

«Живот ее – море иссохшее, а бедра – кряжи горные…».

– Заткнись, ведьма! – клокочет в ответ в горле Паляндры, и голос уже не мед – злоба лютая.

– Пей, волк, – это грубый приказ мне.

Я встаю. Скорее. Нетерпение.