Дмитрий Быстролетов - Para Bellum [журнальный вариант]

— Он в штабе, — упавшим голосом от­ветил фон Зиттарт. — Я увижу его через полчаса. Но как это случилось?

Гай рассказал о том, что произошло в гостиной у баронессы.

— Спасибо. — Фон Зиттарт протянул руку.

Гай пожал ее со словами:

— Это в наших общих интересах.

...Барон фон Остенфельзен молча выслу­шал короткий рассказ друга и продолжал молчать.

— Что же делать, Эрих? — не вытерпел фон Зиттарт.

— Действовать!

— Но как?

— Если мы с тобой понимаем, что дело идет о жизни и смерти, нам нельзя про­являть малодушие.

— Ты во мне сомневаешься?

— Нам придется его убрать.

— Но говори, что делать!

...Было около трех часов ночи, когда у входной двери небольшой виллы Кемпнера начал назойливо звонить колокольчик.

Зигфрид Кемпнер мучился головной бо­лью до двух часов, не желая лишний раз принимать сильнодействующее снотворное и надеясь, что боль отпустит. Но около двух он потерял надежду, проглотил две таблетки и понемногу начал забываться. Тут-то и зазвонил колокольчик.

В одной пижаме сонный штурмбанфюрер пошел открывать.

— Кто там?

— Гестапо! Открывайте!

Кемпнер отпер замок, снял цепь. Двое — офицер с пистолетом в руке и второй в гражданском платье — ворвались в перед­нюю и схватили хозяина под руки. Кемпнер узнал барона фон Остенфельзена. Второй был ему не знаком.

— Вы один? — спросил этот второй.

— Да. — Голова у Кемпнера была в тумане от таблеток, звуки доходили до него как бы издалека. Семья штурмбанфюрера еще не переезжала в Берлин, жена с детьми оставалась пока в Мюнхене.

— В кабинет, — тихо приказал барон.

Вошли в кабинет. Барон легонько ткнул Кемпнера в плечо.

— Лицом к стене. Где паспорт, который вы взяли у моей супруги?

— В мундире, господин полковник, в правом кармане, — как-то безучастно отве­чал Кемпнер.

Барон нашел паспорт, спрятал его к себе в карман.

— Садитесь к столу, штурмбанфюрер.

Сам барон сел в кресло напротив. Вто­рой стоял у Кемпнера за спиной с пистоле­том в руке.

— Кто был у жены в гостях вместе с вами? — спросил барон.

— Какой-то граф... Голландская фами­лия.

— Вот именно — какой-то! — печально усмехнулся барон. — Вы знаете, что это за человек?

— Не имею понятия.

— Совершенно правильно — не имеете понятия...

Будь Кемпнер не одурманен наркоти­ком, он непременно бы заметил, что ба­рон волнуется. Лицо его было, мучнисто­-белого цвета. Казалось, в нем происходила какая-то внутренняя борьба и он сам без­вольно ждал ее исхода. Но вот лицо его вдруг в один момент сделалось багровым.

— Этот голландский граф — враг Герма­нии, — глухо произнес фон Остенфель­зен. — Целый год мы строили ему ловуш­ку, а вы все сломали. Он сбежал. Вы по­нимаете, что натворили? Это равносильно измене.

Кемпнер закрыл глаза. В ушах у него тонко позванивало, боль опять начинала остро пульсировать в висках и надглазьях. Он молчал.

— Что делают в таких случаях твердые люди, Кемпнер? — продолжал барон. — Или вы предпочитаете допрос с пристра­стием и позорную смерть? А что будет с вашими детьми, с женой?

Кемпнер все молчал. Тот, за спиной, в черных кожаных перчатках, подвинул по­ближе к нему чернильницу и ручку, взял из стопки бумаги лист, положил перед Кемпнером наискосок.

— Мужайтесь, Кемпнер. И благодарите мою недалекую супругу — это она попро­сила нас пойти и все уладить с вами по чести. Пишите же.

Кемпнер повиновался автоматически. Под диктовку барона он коряво, пляшущим по­черком написал: «Рейсхфюреру СС Гимм­леру. У меня нет больше сил жить, голов­ные боли невыносимы. Позаботьтесь о моей семье. Штурмбанфюрер Зигфрид Кемпнер».

— Где у вас кухня? — спросил барон.

Кемпнер показал рукой, как пройти.

Барон сделал знак второму. Тот вышел на кухню, вернулся со стаканом, достал из внутреннего кармана пальто бутылку — Кемпнер безумными глазами следил, как светлая жидкость, булькая, льется в стакан.

— Пейте, Кемпнер, — сказал барон. — Это шнапс.

Кемпнер маленькими глотками выпил полный стакан. Это действительно был шнапс, но с необычным привкусом.

Они взяли его под руки, привели на кухню. Последние шаги он делал уже с трудом. Они опустили его на пол. Барон отвернул газовые горелки...

Глава 8

ГАЗЕТНЫЙ ВАРИАНТ

То безжизненно холодное, свинцовое, бесформенное, что в сознании Гая непро­извольно связывалось со словом «провал», пронеслось совсем рядом, обдав его ле­денящим ветром. Слишком долго он хо­дил по опасным граням, слишком бесцере­монно пытал судьбу. По всем человече­ским правилам, он давно уже исчерпал свою долю счастья и удачи в работе. Фриц прав: надо менять орбиту, уходить на дру­гие линии...

Но Гай не мог исчезнуть из Германии, не повидав Маргариту, и Фриц с большой не­охотой, после горячих просьб, все же раз­решил ему поездку в Раушен.

В Кенигсберге на вокзальной площади Гай нанял такси и через полчаса оставил его в Раушене возле почты, условившись с шофером, что тот будет ждать его два часа, а потом они вернутся в Кенигсберг.

Чистый, опрятный городок на самом бе­регу Балтийского моря оправдывал свое название — был весь какой-то светлый. Гай, читая по табличкам названия переул­ков, искал нужный дом минут десять. По­года была теплая, солнечная, дышалось легко.

Грету он увидел в садике при двухэтаж­ном красно-кирпичном доме в два окна по фасаду. Она показалась не бледнее то­го, как он помнил ее по Базелю, и не по­худела, а, наоборот, немного даже попра­вилась. На ней была серая длинная юбка, голубая кофта и белая пуховая шаль на плечах. Наверное, она только что вышла из дома, но что-то забыла и хотела вернуть­ся. Гай обратил внимание, что правое пле­чо она держит чуть приподнятым и непод­вижно, словно несет что-нибудь под мыш­кой.

Он окликнул ее, когда она поставила но­гу на нижнюю ступеньку каменного крыль­ца, ведущего на застекленную террасу. А потом они полтора часа сидели в ее комна­те на втором этаже, и Грета рассказывала по порядку, что произошло в квартире Луи­зы Шмидт в тот несчастный день.

Накануне Курт пришел с работы рас­строенный. Арестовали двух его самых близких товарищей, коммунистов. Ему шеп­нули, чтобы он больше на завод не прихо­дил, а постарался скрыться, и побыстрее.

У него дома хранилась кое-какая лите­ратура и тяжелый цинковый ящик — что в нем было, Грета не знает.

С утра в тот день Курт куда-то отнес сначала газеты и книги, потом ящик и вер­нулся, чтобы захватить кое-что из своих вещей и проститься с матерью и с нею, Гретой. Адреса он не оставлял, но уверял их, что друзья обеспечат ему надежное убежище, а их он будет навещать время от времени. Матушка Луиза была за него спокойна.

Курт уже надел пальто, чтобы уходить, ко мать уговорила его пообедать напосле­док. Тут-то и нагрянул штурмфюрер Гюн­тер Валле со своим подручным шарфюрером Пфулем. Оказалось, его послали аре­стовать Курта. У Гюнтера к Курту были ста­рые счеты. Он самый ярый наци, а Курт коммунист — отсюда все и идет, да к тому же Гюнтер буквально скрежетал зубами, когда видел ее и Курта вместе. Это случа­лось не так уж часто, но случалось.