Коллектив авторов - Древнегреческая застольная, шутливая и эротическая эпиграмма

С Продикой встретился наедине — упустил бы я случай?
К ножкам прижавшись её, к ней обратился «Спаси!
На волоске я теперь, раб твой верный, от гибели — сжалься!
Жизни дыханье верни, коль покидает оно!»
Слушая, слёзы она проливала... затем, их смахнувши,
Нежной рукою своей мне показала на дверь.

Да, Амеона, соседка моя, Афродите подобна,
В сердце моём разожгла пламя безумной любви!
Стала меня завлекать! Как представился случай, решился...
Краской пошла. Что затем? — Сладость вкусили сполна.
Много трудов положил. Родила — я недавно прослышал.
Что же мне делать? Бежать? В доме остаться своём?

Нежною кожей она восхищала, бровями и грудью,
Прядями лёгких волос, стройностью тела и ног.
Всё изменили года, наступила гнетущая старость —
Не увидать и во сне прежней теперь красоты!
Кудри фальшивы её, а лицо испещрили морщины.
У обезьяны и той в старости краше лицо.

«Я не люблю», — утверждает Мелисса, но тело кричит, что
Стрелы пронзили его; весь истощился колчан.
Дышит неровно Мелисса, порывист в волнении голос,
Взгляд отвлечённый, глаза впалыми стали теперь.
Ради Киферы, увенчанной матери вашей, Эроты,
Воспламените её, чтобы сказала: «Горю!»

Продика, сколько ещё мне придётся рыдать пред тобою
И безуспешно просить, слова не слыша в ответ?
Пряди седые, смотрю, уже ниспадают на плечи.
Скоро отдашься и мне: был ведь с Гекубой Приам!

Что претерпеть мне пришлось в страстной схватке, когда вдруг однажды
Созданный весь для любви, дом навестил мой — Илис.
Лет он шестнадцати — время теперь для услад всевозможных,
Место в которых всегда светлая радость займёт.
Нежно он так говорил, как желанны сладчайшие губы!
Он образец красоты и безупречен во всём.
Что пережил я в ту ночь — не поведать! Увидеть то надо!
Часто бессонный лежу, страсть услаждая рукой.

Флакком я отдан, светильник серебряный, Напе неверной —
Спутник бессменный ночных с ней проведённых часов.
Вот у кровати её я теперь угасаю и вижу
Мерзость любовных утех клятвопреступницы той.
Тяжкие думы гнетут и без сна тебя, Флакк, оставляют.
Я далеко от тебя — таю же вместе с тобой!

Пей же теперь, Дамократ, и люби! Не всегда удаётся
Бражничать им, не всегда в обществе мальчиков быть!
Головы наши украсим венками, елеем натёршись,
Прежде чем этот обряд нам на могиле свершат.
Кости теперь пусть вино поглощает, коль жив, а по смерти
Моет их пусть хоть второй Девкалионов потоп!

«Зевс — начало всего!» — так однажды Арат нам поведал.
Музы, сегодня с меня снят груз гнетущих забот!..
Если же юноши нравятся мне и любовная нега,
То с геликонскими что Музами делать тогда?

Песен не ждите моих о страданьях Ниобы, Медеи,
Будет забыт и Приам с жертвою у алтаря,
Итиса не воспою я в чертогах и пташку на ветвях:
Много ведь раз в старину песен слагалось в их честь.
Сладкого Эроса, Бромия вспомню, Харит беззаботных:
Грусть никогда на челе вы не увидите их!

Три, Диодор, вида членов у мальчиков есть, из них каждый
Носит названье своё. Знай же об этом и ты:
Если не тронут ещё, называется словом он «лалу»,
При становлении он словом «коко» наречён,
«Ящерицей» называется тот, что тревожим руками, —
Этим же словом и твой следует, мальчик, назвать.

Я наслаждался с двенадцатилетним мальчонкой. Тринадцать
Лет наступило ему — он вожделеннее стал.
Годом позднее пришёл ещё более сладостный возраст,
И привлекательней всех был он пятнадцати лет.
Шестнадцать лет — это возраст богов, а семнадцатилетний
Юноша не для меня: создан для Зевса лишь он.
Если тебе и постарше милей — то уже не забава:
Время настало, и долг твой — за него отвечать.

Нравятся мне белокожие, смуглые также приятны,
Золото-жёлтый любим, к тёмным питаю я страсть.
Мне светлоокий не чужд, и теряю рассудок мгновенно,
Если меня ослепит чёрных сияние глаз.

Девушек скверны объятья, затейливы их поцелуи,
Сладостнейший аромат не источают тела,
Речи нескромны, бесстыдны и грубы у них, а во взгляде
Ложь прочитаешь всегда, неучи, глупые все!
Холодны задом они, и — что самое худшее — места
Ты не найдёшь, где рука нежно могла бы блуждать.

Лавку цветочную, я, проходя, увидал, как мальчишка
Ловко сплетает венки из ароматных цветов.
Я обомлел, шаг замедлил, сказал, успокоившись: «Мальчик,
Цену назначь мне свою: твой бы веночек... купил».
Он покраснел, словно роза, потупясь смущённо, ответил:
«Прочь убирайся скорей, чтоб не увидел отец!»
Всё же венки я купил просто так, для предлога, а дома
Ими богов увенчал я, о мальчонке молясь.

Ты, Диодор, так красив, так созрел для любовной услады!..
Если и женишься ты, я не покину тебя!

Только появится первый пушок над губой, еле зримый,
И на твой лоб упадут пряди златистых волос —
Я не покину тебя, мой любимый. Красу составляют
Волосы и борода — это богатство моё!

Ночью Филострат меня навестил, но не смог с ним развлечься:
Он так старался и зря — можно ль такое сказать?
Больше, наверно, ко мне не придёт, мой желанный... Пусть сбросит
С башни меня: стану я Астианактом теперь!

Первый пушок покрывает красавца, но Ладон влюблённым
Не уступает ничуть — как Немесида спешит!

Если в купальне ужалила жаром скамья зад Графика,
Что ж я тогда претерпел? — Крепче мой дерева стал!

Не убегай от любви, о Филократ! Сам Эрос способен
Сердце моё растопить неугасимым огнём —
Лучше отверзни уста для моих поцелуев! С годами
Милость подобную ты будешь просить у других.