Коллектив авторов - Древнегреческая застольная, шутливая и эротическая эпиграмма

Сколь ещё долго украдкой мы будем с тобой целоваться,
Тайные знаки любви взором друг другу дарить?
Сколь ещё тешиться долго одними словами придётся,
Изо дня в день промедлять в том, что уже решено?
Только напрасно мы время прекрасное тратим с тобою:
Речи пустые должна в дело любовь превратить.

К сверстникам зависти нет, увлечённым младыми рабами,
Женоподобный к тому ж кравчий тебе ни к чему.
Кто устоит перед страстью и кто от вина не пьянеет?
Юношей кто красоту взглядом своим обойдёт?
Нравятся людям такие забавы. Тебе коль противны,
То отправляйся туда, где нет вина и любви, —
В край, где Тиресий и Тантал терзаются в страшных мученьях:
Первый не видит ни зги, видит одно лишь другой.

Так почему же, Менипп, облачён ты до самых лодыжек?
Раньше одежда твоя не покрывала колен.
Голову ты почему опустил и меня избегаешь?
Знаю, что хочешь прикрыть! «Здесь я!» — таков уговор.

Вечер настал. Пожелали друг другу мы ночи спокойной.
Ласки его были сном?.. Явью?.. Не помню теперь.
В памяти ведь всё ясней и яснее всплывает другое...
Вспомнил, о чём он просил, что говорил я в ответ!
Нет, не уверен... Меня полюбил ли он? Коль это правда,
Богом я стал. Почему ж я на земле остаюсь?

Воспламенял меня Тевдис, блистая средь юношей милых.
Он словно солнце: встаёт, чтоб на закате упасть.
Я и теперь весь в огне, когда мгла на него опустилась.
Солнце не станет другим, если и пало оно!

Зевс, я поклялся тебе: никому никогда не признаюсь,
Даже себе самому, чем меня Тевдис привлёк.
Но в ликованьи своём моё сердце, парившее в небе,
Больше не может уже радость пришедшую скрыть.
Зевс-отец, о, прости же меня, признаюсь: был моим он,
В первый раз в жизни своей высшее счастье познал!

Жарко мне, юноша, и без того. Перестань опахалом
Тонким своим развевать возле одежды моей!
Жар остаётся во мне: от вина он теперь не проходит,
И опахало твоё страсть разжигает сильней.

Радость какая мне, Гелиодор, от твоих поцелуев,
Если бесстрастье твоё чувствую я на устах,
Если холодный твой рот не спешит разомкнуться? Из воска
Так изваянье твоё в доме целует меня.

В хитростях нет и нужды, чтоб увлечь за собой Менедема.
Только мигни — он и сам скажет: «Веди же меня!»
Не церемонясь, обгонит того, кто вперёд оторвался.
В том и отличье стремнин от неподвижных канав!

Этих юнцов-гордецов, облачённых в тончайшие ткани
С пурпуром, нам не дано ни приманить, ни увлечь.
Фигам созревшим подобны, растущим на горных отрогах:
Корм неизменный ворон, Дифил, и коршунов снедь!

Ментор, как долго, мой друг, на меня ещё ты так надменно
Будешь смотреть, свысока, даже «привет» не сказав.
Словно ты думаешь вечность прожить, молодым оставаясь,
Или всю жизнь проводить в играх военных досуг.
Смерть и тебя навестит, и щетина, и муки болезней!
Знай: очень мало друзей, верных, осталось тебе.

Если мои поцелуи приносят тебе огорченье,
Ты отомсти мне за них — крепко меня поцелуй!

Из одних роз кто украсил венком тебя, милый? Счастливец!
Если отец твой, то он вкуса тогда не лишён.

Мальчиков милых Зевес похищает, на небо возносит,
Чтобы сладчайший нектар преподносили ему.
Вот и Агриппа, красавец, на крыльях орлиных Зевесом
Был унесён от меня в царство блаженных богов.
Зевс, о владыка вселенной, воззри, я прошу, на красавца:
Может сравниться лишь с ним Фракии сын — Дарданид!

Пять просишь драхм — дам я десять, а скоро потребуешь двадцать.
Рада Даная сама б злату такому была!

Памфил, Фемидой клянусь, этой чашей с вином, от которой
Пьян я, немного дано времени нам для любви.
Нежный пушок твои щёки и бёдра уже покрывает,
К новым неистовствам страсть необратимо ведёт.
Если в тебе сохранилась хоть искорка чувства, иди же
И не скупись на него: случай — любови залог!

Горлышком был я сосуда певучего прочного прежде
И услаждал животы Вакхом нежнейшим людей.
Ну, а теперь я, разбитый, лежу как надёжный хранитель
Вьющихся лоз молодых возле прекрасных жилищ.
Служим всегда тебе, Вакх, и умеем надёжно и верно
Старых людей ублажать, юность насытить сполна.

Ветры ужасные Нота платан, меня, с корнем однажды
Вырвали и на земле я распластавшись лежал.
Смоченный Вакхом, однако, я снова поднялся, Зевес сам
Наисладчайшую льёт влагу и в хлад и в жару.
Гибели я избежал! Одного лишь Лиэя напившись,
Твёрже стою на ногах многих склонённых к земле.

Лет шестьдесят прожила уже целых на свете Харито,
Но сохранила она тёмные волны волос.
Груди тугие её привлекательность не потеряли —
Пояс не может придать большей изящности им.
Кожа не знает морщин, соблазном исполнено тело.
Сколько же радостей нам может доставить оно!
Все, кто в любви знает толк, не страшится безумной услады, —
Мигом бегите сюда: возраст не знает помех!

Сколько, бывало, я раз возлежал на груди у Кидиллы,
Страх отогнав, приходил днём иль с вечерней звездой.
Знаю, что путь мой лежит по кремнистой, опасной дороге.
Знаю: несчастье навлечь могут проделки мои —
Польза какая от этого? Храбрый, влекомый Эротом,
Страха не знает ничуть, даже когда и заснул.

Да, я любил, — а кто нет? — пировал! Кто не знает сих таинств?
Стал я безумным с тех пор!.. Кто виноват? Разве бог?
Пусть убирается он! Седина вот уже настигает —
Вестница зрелой поры — чёрные кудри мои.
Создано время то было для шуток — и как забавлялся!
Годы прошли: я займусь делом серьёзным теперь.