Марк Цицерон - Об ораторе

46. (201) Вряд ли нужно долго объяснять, почему я считаю обязательным для оратора также и знание общественного права — того, которое относится к делам государства и правления, — а затем знание исторических памятников и примеров минувшего времени. Как в частных судебных делах содержание для речи приходится брать из области гражданского права, и потому, как мы уже говорили, оратор должен знать это право, — так и в делах общественных, на суде, на сходках, в сенате все знание древних обычаев, все положения общественного права, вся наука об управлении государством должны быть содержанием в речах у тех ораторов, которые посвящают себя государственным делам.

(202) Ведь в этой нашей беседе мы взыскуем не какого–нибудь ябедника [142] Ябедник, causidicus, платный стряпчий: плата за адвокатские услуги римскими законами запрещалась, но законы эти сплошь и рядом обходились. или крикуна и пустозвона, но истинного жреца красноречия — человека, который не только приобрел немалые способности, благодаря самой своей науке, но прямо–таки кажется обладателем божественного дара [143] Обладающим божественным даром — т екст испорчен, перевод по смыслу. , так что даже человеческие его качества представляются не исходящими от человека, но ниспосланными человеку свыше. Он может безопасно пребывать даже среди вооруженных врагов, огражденный не столько своим жезлом, сколько своим званием оратора; он может своим словом вызвать негодование сограждан и низвергнуть кару на виновного в преступлении и обмане, а невинного силою своего дарования спасти от суда и наказания; он способен побудить робкий и нерешительный народ к подвигу, способен вывести его из заблуждения, способен воспламенить против негодяев, и унять ропот против достойных мужей; он умеет, наконец, одним своим словом и взволновать и успокоить любые людские страсти, когда этого требуют обстоятельства дела. (203) Если кто полагает, что все это могущество оратора описано или изложено сочинителями учебников красноречия [144] Заключительная колкость по адресу школьной риторики. , или даже мною сейчас в столь короткое время, тот жестоко ошибается: он недооценивает не только скудость моих познаний, но и обширность относящихся сюда предметов. Я сделал только то, что вы желали; я решился указать источники, откуда черпать ораторские средства, и указать пути к ним; в проводники я не гожусь, да оно и слишком трудно и ненужно, а берусь лишь растолковать и попросту, как водится, пальцем показать нужную дорогу.

— По–моему, — сказал Муций, — ты сказал более, чем достаточно для наших ревностных друзей, если только они вправду такие ревностные. Ибо, как Сократ будто бы говорил [145] Сократ говорил — н и у Ксенофонта, ни у Платона в сократических сочинениях таких слов нет, однако по смыслу они вполне соответствуют традиционному образу Сократа. , что считает свое дело законченным, если доводы его побудили кого–то устремить свое рвение к познанию и усвоению добродетели (а ведь кто убедился, что лучшая в жизни цель — стать хорошим человеком, тому уже нетрудно научиться всему остальному), так и я полагаю, что Красс своей речью открыл перед вами такой путь, на котором вы при желании легко придете к цели, если проследуете в распахнутые им ворота.

(205) — Конечно, — сказал Сульпиций, — все, что ты сказал, нам было приятно и радостно слышать; и все–таки нам кое–чего еще не хватает. Слишком уж кратко и бегло сказал ты, Красс, о той самой науке, которую, по твоим же словам, ты почел за нужное изучить. Если ты расскажешь об этом поподробнее, то сбудутся все наши долгие и нетерпеливые ожидания. Мы знаем теперь, чем мы должны овладеть, и это само по себе очень важно; но мы хотим также узнать, какими путями и способами лучше это усвоить.

(206) — Знаете ли, — сказал Красс, — ведь я и так уж ради ваших просьб отступил от своих привычек и наклонностей, чтоб подольше удержать вас при себе; так, может быть, теперь мы попросим Антония открыть нам то, что он хранит про себя и сам жалуется, что у него об этом вышла только одна маленькая книжка? Пусть он посвятит нас в эти таинства слова!

—Пожалуй! — сказал Сульпиций. — Ведь из того, что скажет Антоний, мы познакомимся и с твоими мыслями.

(207) — Тогда будь добр, Антоний, — сказал Красс, — коль на нас, в наши с тобой годы, эта ревностная молодежь возлагает такое бремя, расскажи нам, что ты думаешь о том, о чем они от тебя желают, как видишь, услышать.

48. —Вижу, вижу, — сказал Антоний, — и сам понимаю, что попался: не только потому, что от меня требуют того, чего я не знаю и к чему я непривычен, но и потому, Красс, что мне теперь не ускользнуть от того, чего я всячески избегаю в судебных делах: не миновать выступать после тебя [146] Выступать после тебя: в Б, 207 Цицерон свидетельствует, что во времена Антония и Красса еще не было обычая объединяться нескольким ораторам для одной речи; комментаторы усматривают здесь или натяжку в «Бруте» или анахронизм в данном месте «Об ораторе»; однако, быть может, Антоний просто хочет сказать: «я избегаю выступать с защитительной речью после того, как ты выступил с обвинительной». . (208) Но я готов выполнить вашу просьбу, и тем смелее, что в этом рассуждении, я надеюсь, мне позволят говорить, как я всегда говорю — без всяких особенных украшений. Да ведь я и собираюсь говорить не о науке, которой никогда не изучал, а только о своем опыте; и в книжке моей записано не какое–нибудь усвоенное мной учение, а только то, чем я пользовался в подлинных судебных делах. Если же вы, люди высокообразованные, этого не одобрите, вы сами виноваты, что заставили меня говорить о том, чего я не знаю, а меня извольте похвалить за то, что я так легко и без всякой неохоты соглашаюсь вам отвечать; ведь я это делаю не по своей воле, а по вашей просьбе.

— Так начинай же, Антоний! — сказал на это Красс. — Ведь нечего бояться, что ты скажешь что–нибудь неразумное; так что никто не пожалеет, что тебя заставили сейчас выступить.

—Ну что ж, я начну, — сказал Антоний, — и начну с того, с чего, по–моему, следует начинать всякое рассуждение; то есть, точно определю, о чем пойдет речь, потому что если собеседники по–разному понимают свой предмет, то и весь разговор у них идет вкривь и вкось.

(210) Вот если бы, например, обсуждалось, в чем состоит наука полководца, я считал бы необходимым сначала определить, что такое полководец; и когда мы скажем, что полководец — это руководитель военных действий, тогда лишь можно будет говорить и о войске, о лагерях, о походах, о сражениях, о взятии городов, о продовольствии, о том, как делать засады и как их избегать, и обо всем остальном, что относится к руководству военными действиями. Тех, кто это осознал и постиг, я и буду считать полководцами, а в пример приведу Африканов и Максимов [147] Африканы и Максимы — т . е. такие мужи как Фабий Максим, спасший Рим от Ганнибала, и Сципион Африканский (Старший), нанесший карфагенянам окончательное поражение. , Эпаминонда и Ганнибала и других подобного рода мужей. (211) Если же обсуждался бы вопрос о том, что представляет собой человек, посвящающий свой опыт, знание и рвение государственным делам, я бы определил его так: «кто знает и применяет то, что сообразуется с пользой и процветанием государства, того и следует считать управителем и устроителем общественного блага»; и я бы назвал таковыми Публия Лентула, славного старейшину сената, Тиберия Гракха–отца, Квинта Метелла, Публия Африкана [148] Здесь упоминаемый Публий Сципион Африкан — н е Старший, а Младший, завоеватель Карфагена в III пунической войне; это видно из смежного упоминания о его друге Лелии. , Гая Лелия и бесконечное число прочих как наших соотечественников, так и других. (212) Если же спрашивалось бы, кого можно признать истинным законоведом, я сказал бы, что это тот, кто сведущ в законах и обычном праве, применяемом гражданами в частных делах, и который умеет подавать советы, вести дела и охранять интересы клиента; и таковыми я назвал бы Секста Элия, Мания Манилия и Публия Муция. 49. Если же дело дойдет до наук менее значительных, и нужно будет определить, что такое музыкант, грамматик, стихотворец, то я могу подобным же образом разъяснить, что для каждого из них является главным делом и сверх чего нельзя от каждого из них требовать большего. Можно, наконец, дать определение даже и философу, хоть он и объявляет будто мощь его мудрости объемлет все на свете: мы скажем, что философом должен именоваться тот, кто стремится к познанию сущности, природы и причин всего божественного и человеческого и к полному постижению и осуществлению добродетельного образа жизни.