Лирика древней Эллады в переводах русских поэтов

Пьет земля сырая;
Землю пьют деревья:
Воздух пьют моря;
Из морей пьет солнце;
Пьет из солнца месяц:
Что ж со мною спорить,
Если пить хочу я,
Милые друзья?

Дайте мне вина, девицы!
Жар томит меня с денницы;
Поскорей припасть мне дайте
К Вакху жадными устами.
И главу мою венчайте
Вечно-юного цветами;
А иной венок мгновенно
На челе моем спалится,
Оттого, что неизменно
Жар любви во мне таится.

Когда вино я пью —
Мой дух объят весельем,
И музам благосклонным
Я тихий гимн пою.

Когда вино я пью —
Разносит буйный ветер
По морю и заботы
И всю печаль мою.

Когда вино я пью —
Меня Лиэй сам няньчит,
И льют цветы на воздух
Душистую струю.

Когда вино Л пью —
Жизнь мирную я славлю
И на чело искусно
Венок цветочный вью.

Когда вино я пью —
Опрысканный духами,
В объятьях юной девы,
Киприду я пою.

Когда вино я пью —
Под песни молодежи,
На дно потиров пирных
Топлю я мысль мою.

Когда вино я пью —
Его законным благом
Считаю: ведь придется
Окончить жизнью свою.

Мне девушки сказали:
«Ты дожил старых лет»,
И зеркало мне дали:
«Смотри, ты лыс и сед».
Я не тужу нимало,
Еще ль мой волос цел,

Иль темя гладко стало,
И весь я побелел.
Лишь в том могу божиться,
Что должен старичок
Тем больше веселиться,
Чем ближе видит рок.

Да, ты мил, красавец мой,
Но по мне — милее втрое
В старце чувство молодое
В пляске нежной и живой...
Погляди: ну, где в нем холод
Дряхлых лет? а по кудрям
Хоть и стар он — видишь сам —
Да зато душою молод.

Зачем бежишь ты от меня,
Когда с тобой встречаюсь я,
И, на заре своей весны,
Боишься мудрой седины? ..
Или, зачем не любишь ты
Огня и жизни в старике?..
Вглядись, как много красоты
В благоухающем венке,
Где возле ярких роз видна
Лилей сребристых белизна.

Посмотри — весна вернулась —
Сыплют розами хариты;
Посмотри — на тихом море
Волны дрёмою повиты;
Посмотри — ныряют утки,
Журавлей летит станица:
Посмотри — Титана-солнца
В полном блеске колесница.
Тучи тихо уплывают,
Унося ненастья пору;
На полях труды людские
Говорят приветно взору;
Гея нежные посевы
На груди своей лелеет;
Почка маслины пробилась
Сквозь кору и зеленеет;
Лозы пламенного Вакха
Кроет лйства молодая,
И плодов румяных завязь
Расцвела, благоухая.

О счастливец, о кузнечик
На деревьях на высоких
Каплею воды напьешься
И, как царь, ты распеваешь.
Все твое, на что ни взглянешь
Что в полях Цветет широкий,
Что в лесах растет зеленых.
Друг смиренный земледельцев,
Ты ничем их не обидишь;
Ты приятен человеку,
Лета сладостный предвестник;
Музам чистым ты любезен,
Ть; любезен Аполлону:
Дар его — твой звонкий голос.
Ты и старости не знаешь,
О мудрец, всегда поющий,
Сын, жилец земли невинный,
Безболезненный, бескровный.
Ты почти богам подобен!

Стройностаннью девицы
Идут с юношами рядом,
На плечах неся кошиицы
С темноцветным виноградом,
И на гнеты чередою
Сыплют гроздий дождь пахучий;
Мужи сильною рукою
Извлекают сок кипучий
Из темницы виноградной,
Прославляя в громких хорах
Вакха песнею обрядной
И любуясь, как в амфорах
Бродит новый дар Лиэя.
В опьянепье не умея
Сладить с дряхлыми ногами,
Пляшет старец, потрясая
Убеленными кудрями.
А красавица младая
Под тенистыми ветвями
Спит, покоя в дреме сладкой
Нежно-девственное тело.
Пылкий юноша украдкой
Над красавицею смело
Сети страсти расставляет —
И Эрот ее склоняет
Позабыть про Гименея...
Но словами не умея
Убедить, малютка резвый
Ей насилием грозится...
Так-то с юностью нетрезвой
Вакх бесчинно веселится.

Дочь Танталова стояла
Где-то камнем на брегах;
Дочь Пандиона летала
Птицей-ласточкой в полях.
Мне ж бы в зеркало хотелось
Обратиться хоть во сне,
Чтобы милая смотрелась,
Отражалася во мне.
Я хитоном быть хотел бы:
Я, прекрасная, одел бы
Плечи белые твои;
Обратился бы водою,
Чтобы, черпая рукою
Серебристые струи,
Омывала дева мною
Перси нежные свои.
Я хотел бы обращенным
В дорогие масти быть,
Чтобы духом благовонным
Кудри милой напоить,
Легким поясом прекрасной
Я желал бы побывать:
Я бы стал с любовью страстной
Тонкий стан ей обвивать.
Даже обувью твоею
Побывать желал бы я,
Чтобы ножкою своею
Попирала ты меня.

Славный Родоса художник!
Стиль возьми, уставь треножник,
Растопи свой воск цветной,
Обсуди чертеж и меру —
И красавицу-гетеру,
Разлученную со мной,
Напиши, Эрота ради,
Как я буду говорить.
Прежде должен начертить
Ты волос густые пряди:
Дай им мягкость, черный лоск,
Дай им, если властен воск,
Запах мирры благовонной.
Над ланитой округленной
Подними чело у ней,
Чтоб оно из-под кудрей,
Как'слоновья кость, белело.
Проведи ей брови смело:
Берегись склонить их ниц —
Кончи тонко, горделиво.
Изучи изгиб стыдливо
Кверху вскинутых ресниц.
Напиши огнем ей взгляды —
Пусть блестит в глазах у ней,
Сквозь лазурь очей Паллады,
Влага страстная очей
Вечно-юной Афродиты.
Пусть, в румянце молодом,
Свежесть розы с молоком
На прозрачные ланиты
Будет нежно пролптб.
Пусть манят ее уста
Убеждением призывным
К поцелуям непрерывным.
Округли потом у ней
Перси мрамора белей,
Стилем смелым и окреплым.
Пусть и воск к себе манит
Резвый рой младых харит;
Так накинь пурпурный пеплум,
Чтобы тела белизна
Кое-где была видна
Сквозь раздвинутые складки,
Вызывая на догадки
И о тайнах красоты...
Стой ... довольно... кончи в меру:
Вижу я мою гетеру!
Скоро, воск, промолвишь ты.

Ночною темнотою
Покрылись небеса,
Все люди для покою
Сомкнули уж глаза.
Внезапно постучался
У двери Купидон,
Приятный перервался
В начале самом сон.
Кто так стучится смело? —
Со гневом я вскричал.
«Согрей, обмерзло тело» —
Сквозь дверь он отвечал: —
«Чего ты устрашился?
Я мальчик, чуть дышу,
Я ночью заблудился,
Обмок и весь дрожу».
Тогда мне жалко стало,
Я свечу засветил,
Не медливши ни мало
К себе его пустил.
Увидел, что крылами
Он машет за спиной,
Колчан набит стрелами,
Лук стянут тетивой.
Жалея о несчастье,
Огонь я разложил
И при таком ненастье
К камину посадил.
Я теплыми руками
Холодны руки мял,
Я крылья и с кудрями
Досуха выжимал.
Он чуть лишь ободрился,
«Каков-то, — молвил, — лук,
«В дожде чать повредился»,
И с словом стрелил вдруг.
Тут грудь мою пронзила
Преострая стрела
И сильно уязвила,
Как злобная пчела.
Он громко рассмеялся,
И тотчас заплясал:
«Чего ты испугался? —
С насмешкою сказал:
«Мой лук еще годится
И дел, и с тетивой:
Ты будешь век крушиться
Отнынь, хозяин мой».