Квинт Гораций Флакк - Римская сатира

Вот если б он увидал, как претор торчит в колеснице,

Двигаясь важно в толпе посреди запыленного цирка;

Туника бога на нем точно занавес с плеч ниспадает,

Тога с роскошным шитьем, а сверху венок, столь огромный,

40 Что никакой голове снести его не под силу!

Держит, потея, его государственный раб и, чтоб консул

Не зазнавался, стоит вместе с ним на одной колеснице;

Птицу-орла не забудь на жезле из кости слоновой,

Там — трубачей, а здесь — вереницей идущую свиту

И под уздцы проводящих коней белоснежных квиритов:

Их превратила в друзей подачка пустому карману.

Но и в его времена Демокрит находил для насмешек

Темы, встречая различных людей; говорит его мудрость,

Что величайшие люди, пример подающие многим,

50 Могут в бараньей стране [353] ...в бараньей стране... — на родине Демокрита, в городе Абдерах, в Беотии. и под небом туманным рождаться.

Он осмеял и заботы у черни и радости тоже,

А иногда и слезу; сам же он угрожавшей Фортуне

В петлю советовал лезть и бесстыдно показывал кукиш.

Так-то к излишнему все и к погибели даже стремятся,

Набожно воском колени у статуй богов залепляя [354] ...набожно воском... залепляя . — Имеются в виду просьбы (или благодарения) богам, написанные на вощеных табличках, которые прикреплялись к их статуям. .

Власть низвергает иных, возбуждая жестокую зависть

В людях; и почестей список, пространный и славный, их топит.

Падают статуи вслед за канатом, который их тащит,

Даже колеса с иной колесницы срубает секира,

60 И неповинным коням нередко ломаются ноги.

Вот затрещали огни, и уже под мехами и горном

Голову плавят любимца народа: Сеян многомощный

Загрохотал; из лица, что вторым во всем мире считалось,

Делают кружки теперь, и тазы, и кастрюли, и блюда.

Дом свой лавром укрась, побелив быка покрупнее [355] ...побелив быка . — Если нельзя было достать для принесения в жертву совершенно белого быка, то пятна темной шерсти замазывали мелом. ,

На Капитолий веди как жертву: там тащат Сеянов

Крючьями труп напоказ. Все довольны. «Вот губы, вот рожа!

Ну и Сеян! Никогда, если сколько-нибудь мне поверишь,

Я не любил его. Но от какого он пал преступленья?

70 Кто же донес? И какие следы? И кто был свидетель?»

«Вовсе не то: большое письмо пришло из Капреи,

Важное». — «Так, понимаю, все ясно. Но что же творится

С этой толпой?» — «За счастьем бежит, как всегда, ненавидя

Падших. И той же толпой, когда бы Судьба улыбнулась

Этому туску, когда б Тиберия легкую старость

Кто придавил, — ею тотчас Сеян был бы Августом назван.

Этот народ уж давно, с той поры, как свои голоса мы

Не продаем, все заботы забыл, и Рим, что когда-то

Все раздавал: легионы, и власть, и ликторов связки,

80 Сдержан теперь и о двух лишь вещах беспокойно мечтает:

Хлеба и зрелищ!» — «Грозит, наверное, многим уж гибель».

«Да, без сомненья: ведь печь велика». — «Где жертвенник Марса,

Встретился мне мой Бруттидий, совсем побледневший, бедняга.

Как я боюсь, что Аякс побежденный примерно накажет

Нас за плохую защиту! Бежим поскорее, покуда

Труп на прибрежье лежит, и недруга Цезаря — пяткой!

Пусть только смотрят рабы, чтобы кто отказаться не вздумал,

Не потащил, ухватив за шею, к суду господина», —

Вот как болтали и тайно шептались тогда о Сеяне.

90 Хочешь ли ты, как Сеян, быть приветствуем, так же быть в силе,

Этих на кресла сажать курульные ради почета,

Тем войсковую команду давать, императорским зваться

Опекуном, пока сам пребывает на тесной Капрее

С кучкой халдеев? Ты хочешь, конечно, конвоя и копий,

Всадников лучших и войск в столице, — не правда ли, хочешь?

Хочется власти и тем, кто совсем убивать не хотел бы.

Что же настолько блестяще и счастливо в жизни, что мера

Радостных этих вещей равнялась бы мере несчастий?

Что предпочтешь ты — одеться в претексту хотя бы Сеяна

100 Или начальством в Фиденах и Габиях быть деревенским.

Жалким эдилом служить в захолустье улубрском и кружки

Неполномерные бить, учиняя над ними расправу?

Стало быть, ты признаешь, — неизвестным осталось Сеяну

То, чего надо желать: добиваясь почета не в меру,

К власти чрезмерной стремясь, готовил себе он ступени

Многие башни высокой, откуда падение глубже

В пропасть бездонную, как от толчка развалилась постройка.

Что погубило вконец Помпеев и Крассов и свергло

Даже того, кто посмел [356] ...того, кто посмел... — Подразумевается Юлий Цезарь. бичевать покоренных квиритов?

110 Высшее место, конечно, добытое хитрым искусством,

Слишком большие желанья; им вняли коварные боги.

Редко царей без убийства и ран низвергают к Плутону,

Смерть без насилья к нему отправляет немногих тираннов.

Слава и сильная речь Демосфена иль Цицерона

Станет все больше желанной в течение целых квинкватрий [357] Квинкватрии — пятидневный праздник в конце марта в честь Минервы, покровительницы учителей и учеников.

Тем, кто лишь ассом одним [358] ...ассом одним... — Имеется в виду ученик, вносящий первую плату за учение. почитает скромно Минерву,

Тем, кого дядька ведет, их маленькой сумки хранитель.

Но ведь оратора оба погибли виной красноречья:

Предал их смерти талант, изобильным стремившийся током.

120 У Цицерона рука отрезана, он обезглавлен,

Но не купалась в крови ничтожных юристов трибуна.

«О счастливый Рим! Ты творим моей консульской властью» [359] «О счастливый Рим!...» — стих Цицерона, приведенный как образчик его нескладных поэтических произведений. .

Если бы так Цицерон говорил, то Антоний не страшен

Был бы ему. И, по мне, стихи смехотворные лучше,

Чем вдохновенная ты, Филиппика, с честью и славой

В свитке идущая вслед за первой. Конец был жестоким

И для того, кто бурлил как поток, восхищавший Афины

В дни, когда полный театр он держал в узде своей речью.

Он ведь родился под гневом богов и под роком недобрым.

130 Полуослепший отец среди сажи руды раскаленной

К ритору сына учиться послал — от клещей и от угля,

От наковальни для ковки мечей и от копоти черной.

Знаки военных побед — приколоченный к дереву панцырь

Или нащечник, висящий с разбитого шлема, и с дышла

Сорванное ярмо, и значок побежденной триремы,

А на вершине всей арки — фигура, сумрачный пленник, —

Сверхчеловеческим счастьем считаются. К этим трофеям

Римский и греческий вождь, вождь варваров равно стремятся:

Это — причина для них подвергаться опасностям, мукам:

140 Жажда славы у них сильней, чем военная доблесть.

Кто, в самом деле, к одной стремится доблести, если