Историки Греции

VIII. (1) Оттуда греки переплыли в Лампсак, и там Ксенофонту встретился гадатель Евклид из Флиунта, сын того Клеагора, 313что написал «Сновидения в Ликее». Евклид поздравил Ксенофонта со спасением и спросил, много ли у него денег. (2) Ксенофонт поклялся, что у него не было бы и на дорогу домой, не продай он коня и вещи со своего плеча. Но тот ему не поверил. (3) Потом жители Лампсака прислали Ксенофонту дары гостеприимства, и он приносил жертву Аполлону, а Евклид присутствовал при этом; взглянув на закланных животных, Евклид сказал, что теперь убедился, что у Ксенофонта нет денег. «И еще я знаю, — сказал он, — что если они когда-нибудь и должны будут у тебя появиться, что-либо этому помешает, а не то и ты сам себе помешаешь». И Ксенофонт с этим согласился. (4) А гадатель сказал: «Тебе ставит препоны Зевс Милостивый», 314— и спросил, принес ли он жертвы этому богу; «я у вас на родине всегда приносил ему жертвы со всесожжением». Ксенофонт сказал, что не приносил этому богу жертв с тех пор, как уехал из дому. Евклид посоветовал ему совершить жертвоприношенье по обычаю и говорил, что это послужит ко благу. (5) На другой день Ксенофонт отправился в Офриний и по отеческому закону пожертвовал двух поросят со всесожжением, и жертвы оказались благоприятны. (6) В тот же день прибыли Бион и Навсиклид, чтобы выдать деньги войску. Они заключили с Ксенофонтом союз гостеприимства и, выкупив коня, которого он продал в Лампсаке за пятьдесят дариков (оба догадывались, что он это сделал из нужды, и слышали, что конь этот ему очень нравился), вернули его Ксенофонту и не захотели взять денег.

(7) После этого вышли в путь через Троаду и, перевалив Иду, пришли в Антандр, а оттуда, двигаясь по Мисии вдоль моря, — на равнину Фивы. 315(8) Оттуда, пройдя через Адрамиттий и Киттоний, пришли на равнину Каика и достигли Пергама в Мисии. Там Ксенофонта приютила у себя Геллада, жена эретрийца Гонгила 316и мать Горгиона и Гонгила. (9) Она сказала Ксенофонту, что на равнине живет перс Асидат; если прийти туда ночью с тремя сотнями людей, то можно захватить и его самого с женой и детьми, и богатства, которых там немало. А проводниками в этот набег она посылала своего двоюродного брата и Дафнагора, весьма ею чтимого. (10) Ксенофонт вместе с ними принес жертву, и бывший при этом элеец Басий, гадатель, сказал, что жертвы весьма благоприятны и что того человека возьмут в плен. (11) После ужина Ксенофонт выступил, взяв с собой самых преданных ему из младших начальников, чья верность была испытана. Другие примкнули к нему вопреки его воле, всего человек шестьсот, но младшие начальники опередили их, чтобы не делиться добычей, словно она только их и ждала.

(12) Когда к полуночи прибыли на место, рабы, бывшие вокруг укрепленья, сбежали со всем добром, но на них и вниманья не обратили: захватить хотели самого Асидата и его достоянье. (13) Когда не удалось взять укрепленья приступом — таким оно было высоким, столько было выступающих башен, а на них — воинственных защитников, — попытались пробить пролом в стене. (14) Но кладка была толщиной в восемь земляных кирпичей, и пробоину сделали только к утру. Как только открылся пролом, кто-то проткнул первому из воинов бедро бычьим вертелом, а другие стреляли и не давали безопасно приблизиться. (15) На их крики и огневые сигналы поспешил к ним на выручку Итамен со своими силами, из Комании явились ассирийские латники и гирканские всадники, также царские наемники, числом до восьмидесяти, а еще около восьмисот копейщиков, одни из Парфения, другие из Аполлонии, 317а также конница.

(16) Пора было посмотреть, как пойти в отступленье. Построившись четырехугольником, внутри него поместили весь крупный и мелкий скот и всех рабов, каких успели угнать, думая уже не о самой добыче, а о том, чтобы отступленье не перешло в бегство, если вся добыча будет брошена, и чтобы враги не осмелели, а воины не пали духом; и так отступали, сражаясь за добычу. (17) Гонгил, когда увидел, что греков мало, а теснящих их много, вышел тоже со своей военной силой вопреки воле матери, желая принять участие в деле; помощь во главе с Проклом, сыном Дамарата, пришла также из Галисарны и Тевтрании. (18) А люди Ксенофонта, получившие уже множество ран от стрел и пращей, шли, построившись в круг, чтобы щитами заслоняться от выстрелов. Они с трудом переправились через реку Каик, так как раненых была почти половина. (19) Тогда получил рану и Агасий стимфалиец, все время сражавшийся лицом к врагу. Когда опасность миновала, рабов оставалось сотни две, а овец — только на жертвоприношенье.

(20) На другой день Ксенофонт принес жертву и ночью отвел все войско как можно дальше к Лидии, чтобы враги не боялись их близости и потеряли бдительность. (21) Асидат же, услышав, что Ксенофонт опять приносил жертвы, затеяв что-то против него, а потом вывел все войско, стал на постой в деревнях возле самых укреплений Парфения. (22) Там люди Ксенофонта застигли его и взяли в плен с женой и детьми, с конями и всем его добром; так сбылось первое жертвенное знаменье.

(23) Оттуда двинулись обратно в Пергам. Там Ксенофонт возблагодарил бога: дело в том, что и лаконцы, и начальники, старшие и младшие, и воины сговорились и дали ему на выбор и коней, и вьючных животных, и долю из остальной добычи, так что теперь он мог и другим делать добро.

(24) В это время прибыл Фиброн, принял войско и, слив его с другими греческими отрядами, пошел войной на Тиссаферна и Фарнабаза. 318

Все три историка, представленные в книге, переводятся на русский язык не впервые. Геродот переводился на русский язык четыре раза, Фукидид — один раз, «Анабасис» Ксенофонта — пять раз. Но здесь они впервые объединены вместе под одним переплетом, и это налагало на составителей книги особые требования. Подбор и стиль переводов должен был прежде всего подчеркивать художественную индивидуальность каждого из трех историков, а не сводить их произведения к однообразности «исторических источников». Не все существующие переводы в равной мере удовлетворяли этим требованиям. Поэтому «Анабасис» Ксенофонта целиком переведен для настоящего издания заново. Поэтому для «Истории» Геродота выбран перевод И. И. Мартынова («История Иродотова», ч. 1-5. СПб., 1826-1827), несмотря на существование двух более поздних переводов: естественная архаичность языка Мартынова рядом с более современным языком переводов Фукидида и Ксенофонта удачно передает и своеобразную архаичность исторического и художественного мышления Геродота, и даже контраст его ионийского диалекта с аттическим диалектом двух других историков. Но, конечно, оба старые перевода — и перевод Геродота, и перевод Фукидида — подверглись для настоящего издания очень существенной переработке. Отчасти целью ее было исправить случайные ошибки переводчиков или устарелые толкования текста, накопившиеся за время, протекшее после работ И. И. Мартынова и Ф. Г. Мищенко — С. А. Жебелева. Главным же образом и тут целью было усовершенствовать художественную адекватность этих переводов. Так, перевод Геродота, сделанный И. И. Мартыновым, превосходен по лексике, но не вполне удовлетворителен по синтаксису: Геродот писал плавными, связными, все время подхватывающими друг друга фразами, Мартынов же подчас делал их короткими, рублеными и отрывистыми. Так, перевод Фукидида, сделанный Ф. Г. Мищенко (1887-1888) и заново обработанный С. А. Жебелевым (1915), изумителен по точности, с какой в нем переданы малейшие смысловые оттенки сложного греческого текста, однако достигнуто это было за счет чрезвычайного многословия, совершенно разрушающего характерную сжатость и резкость фукидидовского стиля. Дать лучше почувствовать в переводе эпическую гибкость и плавность Геродота, логическую прямоту и четкость Фукидида, человечную естественность и простоту Ксенофонта — такова была задача переводчиков и редакторов настоящего издания.