Сыма Цянь - Исторические записки. Т. V. Наследственные дома

В Цзо чжуань (2-й год правления Си-гуна) говорится, что чжоуский ван послал двух человек — Шао-у-гуна и нэйши по имени Го. Вернувшись, Го, а не Шао-у-гун доложил вану о поведении Хуэй-гуна и предсказал его скорую гибель (ШСЦ, т. 28, с. 530-531). Лян Юй-шэн указал на ошибки Сыма Цяня в гл. 39: имя Го передано Шао-у-гуну, высмеял Хуэй-гуна опять-таки Го, а не Шао-у-гун (ЛЮШ, кн. 9, гл. 21, с. 12).

В гл. 5 «Основных записей» эти слова произносит Байли Си, а не Му-гун («Исторические записи», т. 2, с. 25).

Юн, или Юнчэн, — столица княжества Цинь, основанная Дэ-гуном, находилась на территории совр. уезда Фэнсян пров. Шэньси. Цзян — столица княжества Цзинь, как уже указывалось, находилась на территории совр. уезда Ичэн пров. Шаньси. Судя по карте, зерно могло транспортироваться по рекам Вэйхэ, Хуанхэ и, наконец, по Фэньхэ.

Ханьюань находился на юго-западе совр. уезда Ханьчэн пров. Шэньси.

В Люй-ши чунь-цю история боя расцвечена фольклорными деталями. Сначала цзиньцы окружили колесницу Му-гуна, и Лян Ю-ми (он же Лян Яо-ми) схватил за узду левую пристяжную, а правый сопровождающий цзиньского князя нанес удар по латам самого Му-гуна. В этот момент 300 воинов с гор Цишань, которых ранее Му-гун простил за то, что они съели его скакуна, бросились на помощь Му-гуну; бились насмерть, одолели цзиньцев и вернулись, даже захватив правителя цзиньцев Хуэй-гуна (ЧЦЦЧ, т. 6; Люй-ши чунь-цю , гл. 8, с. 82). Мораль этой притчи такова: «Если народ близок к своему правителю, то все готовы умереть за него».

В гл. 5 «Основных записей» сказано более определенно и приведены следующие слова Му-гуна: «Я принесу правителя Цзинь в жертву верховному владыке» («Исторические записки», т. 2, с. 26). Это свидетельствует о сохранении в тот период человеческих жертвоприношений в Цинь.

Ванчэн — древний город, находившийся на территории совр. уезда Чаои, на юго-востоке пров. Шэньси.

Лао скота включало быка, барана и свинью.

Еще один яркий пример полной веры в предсказания, полученные путем гаданий, в частности на черепашьих щитах.

Шесть знаков — Цзю-фань Вэнь-гун цзю е , — означающие «по прозвищу Цзю-фань, дядя Вэнь-гуна со стороны матери», являются пояснением к имени Ху Яня и явно не вписываются в общий перечень одних имен ученых мужей, данный в главе. Поэтому Лян Юй-шэн (ЛЮШ, кн. 9, гл. 21, с. 13), Цуй Ши ( Ши цзи тань юань , Пекин, гл. 6, с. 1) и Такигава (ХЧКЧ, т. 5, с. 2414) считают, что эти пояснительные слова были внесены в текст позднее. Мидзусава Тоситада отметил четыре ранних ксилографа ( Нань хуа — XI в. и три — периода юаньской династии), в которых эти шесть знаков отсутствуют (КЧЦБ, т. 4, гл. 39; с. 23), что подтверждает мнение комментаторов.

Чун-эр — один из популярных персонажей периода Чуньцю, истории о нем встречаются почти во всех сочинениях чжоуского времени, и естественно поэтому, что записанная фольклорная традиция донесла до нас несходные варианты его злоключений. Так произошло и в случае с перечнем тех мудрых мужей, которые якобы сопровождали его во время вынужденного его проживания у племен ди . В гл. 39 в числе этих мужей названы Чжао Шуай, Ху Янь, Цзя То, Сянь Чжэнь, Вэй У-цзы; в Цзо чжуань — Ху Янь, Чжао Шуай, Дянь Цзе, Вэй У-цзы и сыкун Цзи-цзы (23-й год правления Си-гуна, см. ШСЦ, т. 28, с. 595), т. е. в перечень введены два других человека; в Го юй названы лишь трое наиболее важных помощников — Ху Янь, Чжао Шуай и Цзя То (ГЮ, гл. 10, с. 125). Камеи Ику в своем исследовании текста Цзо чжуань высказывает мнение о том, что из пяти обычно называемых мудрых мужей, сопровождавших Чун-эра в изгнании, трое, вернувшиеся с ним обратно, были наиболее заметными (ХЧКЧ, т. 5, с. 2414). Учитывая заданность сюжета, должного доказать мудрость самого Чун-эра и умение использовать мудрецов, нам нет смысла доискиваться истины в этом случае, тем более что жизнь среди племен ди едва ли предполагала содержание там целого двора лиц при изгнаннике.

Евнух Люй-ди — это названный ранее Бо-ди. Обычные вариации имей и путаница в древних текстах.

Это племя в Цзо чжуань именуется цянцзюжу , встречаются его названия как цзюньжу и сюньжу . Сыма Чжэнь предлагает читать иероглиф *** как гао , тогда племя следует называть гаожу (так у Шаванна). Относится к одной из ветвей так называемых чи-ди — «рыжих ди». Клан вождя племени носит фамилию Вэй, вероятно, уже по китайскому образцу.

По Цзо чжуань наоборот: старшую дочь отдали за Чжао Шуая, а младшую — за Чун-эра (досл. имя Чун-эр означает «двойное ухо»).

В тексте гл. 39 стоит слово юй ***, которое в восьми средневековых ксилографах заменено на син *** — «возвышаться» (КЧЦБ, т. 4, гл. 39, с. 24). Такое же толкование дают Сыма Чжэнь, Чжан Шоу-цзе и Такигава.

Улу — вэйский населенный пункт, находившийся на территории либо совр. уезда Дамин пров. Хэбэй, либо совр. уезда Пуян пров. Хэнань; оба эти уезда расположены рядом.

В Цзо чжуань приводится такая притча: Гун-гун услышал от кого-то, что у Чун-эра срослись ребра, и хотел убедиться в этом лично. Во время купания ему удалось увидеть голого князя (ШСЦ, т. 28, с. 596-597), однако о результате наблюдения ничего не говорится.

Чуский ван , говоря о себе, употребил довольно уничижительный термин бугу *** *** — «не имеющий хлеба, не могущий прокормить [народ]», который мог употребляться и Сыном Неба, и владетельными князьями, но только внутри своего владения, а не во внешних сношениях (см. Ли цзи , гл. Цюй ли — ШСЦ, т. 19, с. 210).

Песня Шу мяо — «Ростки проса» входит в раздел «Малые оды» в «Книге песен и гимнов» (ШСЦ, т. 8, с. 1242). В переводе на русский язык названа «Ода о постройке города в Се», первое четверостишие которой говорит о предстоящем походе:

Линху и Лулю, согласно географическим словарям, находились на территории уезда Ишисянь, на востоке пров. Шаньси.

Сюнь также находился на территории уезда Ишисянь пров. Шаньси.

Люй-ди имеет в виду кастрацию. Это же выражение — дао цзюй чжи юй *** *** *** *** — Сыма Цянь позднее употребил в отношении самого себя в письме к другу Жэнь Шао-цину после этого тяжелого наказания ( Хань шу , гл. 62 «Жизнеописание Сыма Цяня». — ХШБЧ, гл. 6, с. 4261); в переводе В. М. Алексеева — «остался жив после ножа и после пилки» («Китайская классическая проза». М., 1958, с. 82).